Ознакомительная версия. Доступно 21 страниц из 103
— Великий Китай будет жить вечно, — пробормотала Ли Ду на мое недоумение. — Все время повторяют.
Крики звучали недолго. В очередной раз заговорили пулеметы. Потом, уже в тишине, зазвучали отдельные выстрелы. Добивали.
Ли Ду повернула голову ко мне. В глазах застыл ужас. Мне тоже было не по себе. Давно я в таком интересном положении не оказывался.
Часового окликнули, и, повесив кур, связанных за ноги, через плечо на манер патронташа, он отправился и дальше служить, под мой облегченный вздох. Смена не пришла, и очень скоро стало ясно почему. Грузовики, набитые солдатами, пропылили по дороге на север. Оба броневика подались за ними.
— Почему никто не выходит? — спросил я еще через полчаса. — Они же уехали.
Мы переглянулись, и я медленно поднялся. Совершенно не тянуло строить из себя героя, но посмотреть необходимо. Вроде нет никого.
Пригибаясь, метнулся к дому. Наверное, свидетелю стало бы смешно. Особенно такому веселому, как давешние солдаты. Тихо, спокойно, а тут бегает и изображает разведчика. Мне было страшно. В грузовиках сидели одни солдаты. А жителей деревни куда дели?
Осторожно заглянул в окно. Стекла в деревнях не предусмотрены, а бумага, которой заклеивают рамы, порвана. Пусто. Заходить не тянуло. В углу валялся убитый китаец, и над ним довольно жужжали мухи.
Странно прихрамывая, подошла перемазанная в грязи Ли Ду. Во время беготни одна из сандалий слетела, и теперь она шла, осторожно ступая и внимательно глядя под ноги.
Мы нашли их всех на пустыре сразу за деревней. Люди лежали вповалку. Синдикалисты в своих однообразных одеждах, бывшие гоминьдановцы (почти сотня пленных была захвачена нашими партизанами сутки назад и пригнана сюда) — с хорошо различимыми сине-белыми кокардами и в военной форме. Местные жители. Мужчины, женщины, дети.
Их всех поставили в кучу и уравняли в смерти, независимо от политических взглядов и наличия оружия. Просто всех перестреляли без особых сомнений. Китаец — достаточно для смертного приговора. Да и не было никакого суда. Кто разбирался в вине? Смерть для всех одинакова.
Я шел вокруг страшного места и фотографировал. Сумки своей и фотоаппарата ни при каких обстоятельствах не забуду и не потеряю. Это мой рабочий инструмент, и любые детали я записываю. Через несколько дней уже не вспомнить подробностей, а так ничего не пропадает. А старая проверенная «лейка» всегда к месту. Особенно сейчас. Жаль, освещение не очень. Темные кадры выйдут. Еще щелчок, еще. Поближе, чтобы лучше стало видно искаженное в муке лицо и мать, пытающуюся в последний миг закрыть маленького ребенка. Не помогло. Кто-то из японцев потом выстрелил девочке в голову. Отвратительная будет фотография, и никто ее не напечатает, но сохранить для будущего необходимо.
Профессиональный фотограф использует в день несколько пленок. В газеты попадает один, максимум пара снимков из наиболее выразительных. Поэтому кроме неизменного блокнота я всегда держу несколько пленок про запас. Никогда не можешь быть уверен, понадобится или нет, а весят они немного. Одна проблема — соответствующих магазинов в округе еще не успели открыть, и убывают они со страшной скоростью.
Колесико, при помощи которого я прокручивал очередной кадр, не пожелало двигаться. Пленка закончилась. Последняя. Знал бы, не стал столько снимать раньше. Ничего не поделаешь. Повесил «лейку» на шею и присел рядом с очередным трупом. Я сразу заметил вполне приличные ботинки (редкость в здешних местах) у мертвого офицера, и размер подходящий. Парень при жизни был невысок, и нога маленькая. Ему они уже больше не понадобятся. А нам еще идти.
— Всякий, кто стремится поживиться на чужой счет, обязательно кончает плохо!
Я сдернул наконец левый ботинок: та еще работенка с мертвеца снимать — уже застыл. Мысленно выругался и повернулся. Вот цитат из синдикалистских классиков в качестве фундамента под собственный идиотизм мне только и не хватает.
— Ты боец или никчемный мусор? — влепив затрещину, прошипел. — Человек не выбирает время смерти. Человек должен встретить ее с достоинством. Твое дело — жить, помнить и мстить!
Еще одна оплеуха, так что голова мотнулась.
— Не так, — я показал на трупы, — это бесчестье. Врага убивают в бою. А убийство гражданских перед лицом Аллаха ставит японцев на уровень животных. Это не случайность — это политика армии. И знать об этом должны во всем мире. Чтобы не было сомнений, как относиться к людям, совершающим такое. Они — нелюди. Наша цель — рассказать миру, и мы обязаны дойти. А для этого иногда приходится взять у мертвых. Если на пользу для дела, они не обидятся. Какой смысл сдохнуть от заражения крови в порезанных ногах? Обувай, — сунул левый ботинок ей в руки, — и заткнись, пока не спрашивают!
Я присел на корточки, мучаясь со вторым. Неприятно женщину бить, да выхода нет. Если не встряхнуть и не выбить из головы срочно дурь — и меня, и себя подведет. Лучший способ выбить из истерики — дать по мордам. Клин клином вышибают.
Бросить нельзя. Даже не потому что я китайского не знаю и объясниться со встречным-поперечным не смогу. Не по-мужски это. А тащить на себе у меня нет желания. Да и сил тоже. Надо все-таки в домах посмотреть. Хоть немного еды отыскать. Дура. Можно подумать, мне приятно мародерствовать. А куда деваться. Бывают ситуации, когда нельзя по-другому. Как там Радогор писал в очередном стихе? Шайтан, забыл. Что-то на тему согреть руки в крови товарища, а когда помрет — снять с него валенки. Умеет же выдать образ, да голова не хочет запоминать. Уж очень неприятно при чужих, не видевших фронта. Нет, я его все-таки дожму, не хочет — сам отправлю в редакцию. Этих его кусков чуть ли не на салфетках у меня много скопилось. Все собирал. Вернусь — обязательно займусь.
— Что ж вы так запустили? — с досадой спросила Любка, рассматривая огромный гнойник на шее. — Взрослый человек, а ведете себя хуже ребенка.
Огромный мужчина с красным лицом пропойцы и лихорадочно блестящими от температуры глазами начал многословно и путано рассказывать о своих торговых делах и трудах. О надежде, что само пройдет. Ничего удивительного. Большинство местных европейцев и в двадцатом веке предпочитали лечиться от любого недомогания крепким алкоголем. Почему они упорно считали остальных людей на белом свете глупыми варварами, а сами вели себя ничуть не лучше, понять было сложно. Пока от боли завывать не начнут, к врачу не обращаются. Ладно, еще крестьянин какой. Для него выбраться в город — событие. Этот вроде из образованных. Во всяком случае, не на простонародном кокни[41]говорит. Она хоть и учила в школе и университете английский, но в таких случаях и половины не понимала.
Подавляющее большинство местных англичан, проживающих в Шанхае, у себя дома не поднялись бы выше обычного мелкого лавочника. Здесь они строили из себя белую кость и голубую кровь. За столетие английского владычества на Востоке они добились исключительного положения и прекрасно научились методам быстрого обогащения. Мелкие коммивояжеры, с трудом добывавшие на своей родине скудное пропитание, быстро становились в Китае богатыми людьми. Записывались в фешенебельные клубы, приобретали роскошные дома и не представляли себе жизни без многочисленной прислуги, притворялись большими белыми господами, не имея за душой ничего, кроме наглости и желания хапнуть побольше.
Ознакомительная версия. Доступно 21 страниц из 103
