— Давай–давай, не бойся. — Гавличек легко приподнял аборигена и затолкнул его в катер. — Кстати, ты случайно не знаешь, что это за пирамида? — усаживаясь рядом, кивнул он на здание.
— Когда–то это было театром, — ответил фенянин. — Но очень давно. Люди тогда еще жили в городе.
— А почему они ушли из города? — поинтересовался Захаров.
— В городе страшно стало жить. Очень много народу. Убивали прямо на глазах у всех. И тут же убивали того, кто убивал. По ночам люди врывались в дома. Поэтому все ушли. Мой дед рассказывал, как это было жутко.
— Я что–то не пойму, — покачал головой Гавличек. — Зачем убивать, если тебя тут же самого кокнут?
— А может, и не кокнут, — серьезно ответил фенянин.
— Значит, в городе живет только жрец? — спросил Захаров.
— Сюда приходят охотиться, — сказал абориген. — Раньше здесь жили несколько человек. Они были против охоты на людей. Их перестреляли по одному.
— Значит, ты тоже пришел сюда поохотиться? — спросил Гавличек.
Фенянин опустил голову и ничего не ответил. — А живешь ты где?
— Вон там, в крепости Билар, — оживился абориген. — Наша семья зовется Билар. А зовут меня Пэт. Пэт Билар.
— Очень приятно, Пэт, — не без сарказма проговорил Гавличек. — А семья у тебя большая?
— Сорок два человека.
— И друг друга вы не трогаете? — продолжал Гавличек.
— Нет. Мы родственники. Там наши дети.
— Значит, своих нельзя, а чужих можно? — подвел черту Гавличек, но Захаров перебил его:
— А все–таки, убиваете зачем?
— Чтобы жить, — тихо ответил фенянин.
— Это мы уже слышали, — сказал Захаров и включил двигатель. — Показывай дорогу.
Центральным собором оказалось здание, напоминающее вкопанное на треть куриное яйцо, в котором едва ли поместились бы три человека. И разведчики поняли, что без помощи Пэта они ни за что не нашли бы его.
— Это что же, он у вас под землей? — удивленно спросил Гавличек.
— Да, — ответил Пэт. Вид у него был неважный. Полет напугал его чуть ли не больше, чем недавнее покушение на жизнь. — После смерти человека закапывают в землю, — продолжал он. — Чтобы мертвые не выходили из своих могил, храмы делают под землей.
— Вы и после смерти ходите в храм? — серьезно спросил Гавличек.
— А что еще делать мертвому? — пожал плечами Пэт. — Днем они собираются в храме, а ночью туда приходят живые.
— А почему же живые ночью? — спросил Захаров.
— Не знаю, — ответил Пэт. — Так велит жрец.
— Ну что? — обратился Гавличек к своему напарнику. — Пойдем, посмотрим на собрание мертвых?
— Нельзя! — испуганно проговорил Пэт. — Мертвые могут забрать вас с собой.
— Вот я и хочу посмотреть, как они это делают, — усмехнулся Гавличек. Ты пойдешь с нами. Тебе полезно будет посмотреть на своих предков.
— Я не пойду! — воскликнул фенянин. — Я не знаю, кто вы. Вас они, может, и не тронут, а я простой человек.
— Ничего, — Гавличек хлопнул аборигена по плечу. — С нами тебя никто не посмеет тронуть. Разве ты еще этого не понял? Ты уже забыл, что всего полчаса назад внутри у тебя сидела пуля величиной со сливу, а сейчас ты сидишь живой и здоровый и даже говоришь глупости.
Пойдем. — Гавличек бесцеремонно выволок Пэта из катера, и Захаров на всякий случай закрыл собой фенянина от ближайших домов.
Дверь собора оказалась запертой изнутри, и даже Гавличеку понадобилось немало сил, чтобы открыть ее. Сразу за дверью начиналась лестница, которая круто уходила вниз. Идти пришлось не долго. Метров через десять ступеньки кончились, и разведчики с фенянином очутились в просторном зале. Размеры зала из–за темноты трудно было определить. Впереди, на расстоянии двадцати метров, тускло горели три светильника. Жидкие язычки пламени едва освещали неподвижно сидящего человека.
— Спасибо, Харелл, — сложив руки, прошептал Пэт.
— Это и есть Харелл? — тихо спросил Захаров.
— Да, — ответил Пэт. — Великий Бог Харелл, который дарует нам жизнь.
Вошедшие приблизились к алтарю. Харелл был вырезан из светлого дерева. Он сидел на возвышении, вытянув перед собой руки и сложив их ладонями вверх — чашкой. В пригоршне у него лежало что–то темное и округлое. Гавличек подошел поближе, чтобы рассмотреть этот предмет.
— Сердце, — громко сказал он. — Похоже на человеческое.
За алтарем отворилась не видимая ранее дверца, и оттуда вышел сморщенный фенянин очень маленького роста. Он был одет в белую тогу, на груди у него висело золотое изображение Харелла. Подслеповато щурясь, он посмотрел на гостей и скрипуче спросил:
— Кто разрешил вам войти сюда днем?
— А нам никто и не запрещал, — ответил Гавличек. — Мы пришли сюда поговорить.
— Мне не о чем с вами говорить, — высокомерно ответил старик. Убирайтесь отсюда!
— Послушайте, — начал Захаров. — Ответьте, пожалуйста, на несколько наших вопросов, и мы уйдем.
— Ну, нет, — сказал жрец и хлопнул в ладони. — Теперь–то вы не уйдете.
По другую сторону алтаря откуда–то появились три фенянина. Ни слова не говоря, они вскинули ружья и залпом выстрелили. Отскочившие пули звякнули о каменный пол.
— Прикрой Пэта, — сказал Гавличек своему напарнику и двинулся на стрелков. Вскрикнув, те побросали ружья и скрылись за едва заметной дверцей. Гавличек успел загородить дорогу только жрецу.
— Кто вы? — дрогнувшим голосом спросил старик.
— Вы, судя по всему, человек образованный, — дипломатично начал Гавличек. — И сможете толково нам объяснить, что у вас происходит?
Почему люди убивают друг друга?
Жрец покосился на Захарова и выглядывающего из–за него фенянина.
— Мне трудно ответить на этот вопрос, — наконец сказал он. — Это связано с древними традициями.
— Хороши традиции, — влез в разговор Захаров. — Да и не такие уж они древние. Мы уже кое–что узнали.
— Если позволите, я схожу, принесу древние свитки, — сказал жрец. В них все подробно описано. Я вам прочту их. Они хранятся вот за этой дверью, у меня в келье.
— А стреляли в нас, стало быть, ваши монахи, — съязвил Гавличек.
— Ладно, только мы пойдем вместе.
— Конечно, конечно, — охотно согласился жрец и, обойдя огромного землянина, подошел к двери. Гавличек оперся рукой о стену, нагнулся, чтобы войти, но старик вдруг выкинул руку вперед и крикнул: — Что это?
Секунды хватило жрецу на то, чтобы проскользнуть в дверь и захлопнуть ее за собой.
— Наивный старик, — с досадой оттого, что его так примитивно обманули, проговорил Гавличек.
