— Да, — сказала она грустно, — ты прав. За эти годы он успел жениться, завести двоих детей и развестись. — Она вздохнула. — И вот теперь мы опять вместе. После всего, что было.
«Боже милостивый, — подумал он. — Ведь я ничего об этом не знал. Какое море, какой океан, какая Атлантика лежит между нами! Если мы представляем собой сумму того, что сделали другим, и того, что другие сделали с нами, то я почти не знаком с этой женщиной. Где она — кто она — та Софи, которую, казалось бы, знаешь?»
— По-моему, у нас все довольно серьезно, — сказала она. — Мы говорили о женитьбе, о детях. Я всегда была, как бы это сказать, не вполне уверена, но ведь, — она подняла на него глаза, — годы-то идут, согласись. Больше тянуть не стоит.
— Уверен: ты будешь прекрасной матерью, — сказал Олбан.
— Надо же! Спасибо. — Она произнесла это так, будто услышала в его словах сарказм.
— Серьезно, — добавил Олбан.
Она опять взглянула на него, потом вытащила из воды болтающуюся приманку, отвела ее назад, цокнув защелкой катушки, и забросила вновь. Грузик взлетел высоко вверх и блеснул на солнце.
— Извини, — сказала она. — О'кей. Но. Так. Думаю, я буду голосовать против.
— Я и мои жалкие сто акций — на твоей стороне. К моему большому удивлению.
— Кажется, Уин тоже удивилась.
— Ты ей сказала?
— Она задала вопрос в лоб, — сказала Софи. — Подошла и сделала вид, что я уже ей говорила, а она только переспрашивает, потому что забыла, — а ведь я ни словом не обмолвилась. Я-то знаю: она ничего не забывает. Но какая актриса! Старушенция вертит людьми как хочет, правда?
— Да уж, лучше не скажешь, — засмеялся Олбан. — Только мне казалось, я единственный, кто это видит.
— Нет, с ней надо держать ухо востро.
— Согласен.
— А мы точно знаем, что никто не заключал сепаратных сделок со «Спрейнтом»? — спросила Софи.
— Такое трудно представить. Первоочередное право отказа при любом предложении о продаже акций принадлежит семейному тресту.
— О'кей. — Она помолчала. — Это правда, что вы с Филдингом организовали движение под лозунгом «Нет продаже»?
— Да, и, кстати, как бы с подачи Уин.
— Угу. Мне-то казалось, что она за продажу.
— Не то чтобы мы многого добились, как я понимаю, — сказал Олбан.
— Нет?
— Ну, где-то по мелочи. — Он перестал подкручивать катушку и отпустил наживку поглубже. — Хотя в какой-то момент мне пришло в голову, что мы просто набивали цену.
Софи вопросительно взглянула на него. Он пожал плечами:
— Не исключено, что Уин действительно хочет продать фирму, но не за предлагаемую цену. Она смекнула, что мы можем продешевить, и решила увеличить число голосов «против». С единственной целью: показать «Спрейнту», что оппозиция сильнее, чем они ожидали, а потому им придется выложить более крупную сумму. Уин идет напролом. Но ее задача — не отказать покупателям, а просто взвинтить сумму.
— Ну уж, — фыркнула Софи, на которую, судя по ее тону, этот образчик разгаданного Олбаном интриганства не произвел должного впечатления. — Казалось бы, она должна быть единственным человеком, кровно заинтересованным в сохранении фирмы. Она ведь матриарх. Это ее вотчина. Она взяла на себя роль хранительницы фамильных ценностей. И фамильных драгоценностей.
— Сдается мне, — сказал Олбан, — что Уин втайне — да по сути дела и не очень втайне — патологически самолюбива. Все должно вращаться вокруг нее. Скоро она отойдет в мир иной или одряхлеет так, что уже не сможет больше управлять семьей и фирмой, но ей ненавистна сама мысль, что у руля встанет кто-то другой. Она готова ликвидировать все, распродать, влиться в какую-нибудь корпорацию, чтобы остаться чисто декоративной фигурой, на пару с Генри, отцом-основателем. Такой заключительный аккорд был бы в ее духе.
— Возможно, — медленно кивая, протянула Софи, на которую этот анализ, похоже, произвел должное впечатление. — Да, пожалуй. А вдруг она перестарается? — спросила она, глядя на Олбана. — Вдруг никто теперь не захочет продавать фирму?
— Ну, некоторые определенно захотят — например, тетя Кэт. Но я прикинул — расклад получается сложнее, чем можно было предполагать.
— Да, интересно, — сказала Софи.
— Ах, — вздохнул Олбан, подтягивая леску вращением катушки, — куда уж интереснее…
Они стояли в лодке, разминали ноги и не опасались, что легкая качка выбросит их за борт; оба теперь достаточно освоились, чтобы не обращать внимания на волны, и забрасывали удочки, почти не нарушая равновесия. Они выудили по паре тонких блестящих коричневых форелей, но отпустили на волю, так как длина рыбешек не дотягивала до разрешенной.
Олбан надеялся, что они вспомнят прошлое, признаются, как много значат друг для друга, но об этом речь не зашла. Пару раз упомянули Лидкомб и лишь однажды — Сан-Франциско.
— Видимо, я должен как следует извиниться, что причинил тебе неприятности с твоим парнем, — сказал он.
— С Дэном? Да, вышло немного неловко. — Она округлила глаза и пожала плечами. — Но я сама виновата. Подливала спиртного, вспомнила, как мы кувыркались на траве в Лидкомбе. Просто возбудилась, а ты оказался рядом. — Она усмехнулась. — Кроме того, я сделала это на прощание, но в то время не решилась тебе сказать. Я всегда боялась, что ты захочешь быть со мной вечно, никогда не разлучаться и все такое прочее. — Софи хмыкнула.
«Так и есть, я же говорил, что ты моя единственная любовь на всю жизнь», — подумал он.
— Остались шрамы на сердце, — сказал он вслух, пытаясь обратить все в шутку. — Ну, до тех пор, пока ты не прогнала меня с глаз долой в Сингапуре.
— Естественно! — Она повернулась к нему и опять округлила глаза. — Ты ведь напился!
Надо же, подумал он. Напился — и точка. Не вывернул душу наизнанку, не кончился для других женщин, не желал тебя до безумия, ничего такого. Просто напился.
Ладно, проехали. Крепнущий ветер сбил ему волосы на глаза. Он откинул их рукой.
Олбан посмотрел на часы.
— У нас еще час или около того; хочешь, потралим? Будем держать двигатель на холостых оборотах и двигаться назад из бухты.
Софи кивнула.
— О'кей. Отвязать лодку?
— Да, пожалуйста. Спасибо.
Он положил в лодку свою удочку, присел перед мотором, подкачал лампочку на указателе уровня топлива, отрегулировал воздушную заслонку, взял в руку пластмассовую рукоятку пускового шнура и дернул ее сильным, плавным движением.
— Обычно этой штуке требуется пара рывков… — начал он, но тут шнур лопнул; он шатнулся назад и рухнул на среднее сиденье, ударившись головой о доску днища.
Он поднял голову. Софи смотрела на него с беспокойством. Руки у нее были разведены в стороны — она старалась сохранить равновесие в качающейся лодке.
