Я летел по ступенькам, как будто ничего не весил. Лестница тянулась бесконечно. Высоко надо мной слышался голос Холли — она болтала о чем-то, милая, довольная и ничего не подозревающая. На верхней площадке, перед квартирой Шая, я глубоко вздохнул, сгруппировался и выставил вперед плечо, собираясь вломиться внутрь.
— А Рози была красивая? — раздался голос Холли.
Я затормозил так резко, что чуть не расплющил физиономию о дверь.
— Красивая, — подтвердил Шай.
— Красивее мамы?
— Я с твоей мамой не встречался, но если судить по тебе, то Рози была почти такая же красивая. Не такая же, но почти.
Я будто наяву увидел, как Холли слегка улыбнулась. Эти двое разговаривали по-дружески, свободно, как дядя и любимая племянница. Шай, наглая скотина, говорил вполне мирно.
— Папа хотел на ней жениться, — сказала Холли.
— Возможно.
— Точно.
— Но ведь не женился. Давай-ка, пока решим вот что: если у Тары сто восемьдесят пять золотых рыбок, а в каждый аквариум можно сажать только семь, сколько понадобится аквариумов?
— Он не женился, потому что Рози умерла. Она написала своим родителям записку, что уезжает в Англию с моим папой, а потом Рози убили.
— Это было давным-давно. И не меняй тему. Рыбки сами в аквариумы не запрыгнут.
Смешок, потом долгая пауза — Холли сосредоточилась на делении — и изредка одобрительное бормотание Шая. Я прислонился к стене рядом с дверью, отдышался и попробовал рассуждать спокойно.
Я каждой клеточкой тела рвался влететь в комнату и схватить дочку в охапку, однако, похоже, Шай еще не окончательно свихнулся, и опасность Холли не грозит. Более того, девочка пытается раскрутить моего братца на разговор о Рози. Я на собственной шкуре убедился, что Холли кого угодно раскрутит. Все, что она вытянет из Шая, станет моим оружием.
— Двадцать семь! — торжествующе произнесла Холли. — И в последнем будет только три рыбки.
— Точно. Молодец!
— Рози убили, чтобы она не вышла замуж за моего папу?
Секунда молчания.
— Это он так говорит?
Вонючая скотина. Я до боли вцепился в перила.
— Я не спрашивала, — небрежно ответила Холли.
— Никто не знает, за что убили Рози Дейли, а теперь выяснять поздно. Что было, то прошло.
Холли сказала с обезоруживающей, незыблемой уверенностью девятилетнего ребенка:
— Папа выяснит.
— Да ну, серьезно? — спросил Шай.
— Ага. Он так сказал.
— Хорошо… — Надо отдать брату должное — в его голосе почти не было злобы. — Твой папа — полицейский. Это его работа — так думать. Теперь взгляни сюда: если у Дезмонда есть триста сорок две конфеты и он разделит их поровну себе и еще восьми друзьям, сколько получит каждый?
— Когда в учебнике написано «конфеты», нам велят писать «кусочки фруктов». Потому что конфеты вредные. По-моему, это глупо, конфеты же воображаемые!
— Конечно, глупо, только все равно — сумма не меняется. Хорошо — сколько кусочков фруктов?
Мерный скрип карандаша — я уже различал самые тихие звуки изнутри, даже моргание.
— А дядя Кевин… — начала Холли.
Снова пауза.
— А что Кевин? — переспросил Шай.
— Его кто-то убил?
— Кевин… — В голосе Шая послышались странные нотки. — Нет, Кевина никто не убивал.
— Точно?
— А что твой папа говорит?
— Так я же не спрашивала, и вообще, он про дядю Кевина говорить не любит. Вот я и решила спросить вас.
— Кевин… — Шай засмеялся резким неприятным смехом. — Может, ты и поймешь, не знаю, но на всякий случай запомни — и поймешь потом. Кевин так и не вырос, остался ребенком. В свои тридцать семь он продолжал думать, что все в мире происходит так, как должно, по его мнению, происходить; ему и в голову не приходило, что мир живет по своим правилам. Кевин отправился в темноте бродить по заброшенному дому, решив, что это здорово. А потом выпал из окна. Вот и все.
Деревянные перила трещали и скручивались у меня под рукой. По ровному голосу Шая я понял, что этой версии мой брат будет придерживаться до конца своей жизни. Может, он даже сам верил в нее, а может, однажды поверит, если оставить его в покое.
— Почему дом забросили?
— Он весь поломанный, там опасно.
— Все равно, — заметила Холли, поразмыслив. — Жалко, что дядя Кевин умер.
— Да, — сказал Шай, но уже совсем без напора; неожиданно его голос зазвучал устало. — Жалко. Никто этого не хотел.
— Но кто-то хотел, чтобы Рози умерла, так?
— Нет, этого тоже никто не хотел, просто так сложилось.
— Если бы папа на ней женился, он бы не женился на моей маме и я не появилась бы на свет, — с вызовом сказала Холли. — Хорошо, что Рози умерла.
Со звуком выстрела сработал таймер выключателя лампы на лестнице, и я остался в кромешной темноте. Сердце бешено колотилось. Внезапно я осознал, что никогда не говорил Холли, кому была адресована записка Рози.
Холли видела записку своими глазами.
В следующую секунду я сообразил, зачем, после всей восхитительной болтовни о родне и общении с кузенами, Холли взяла с собой домашнюю работу по математике: моей дочери нужен был повод остаться с Шаем наедине.
Холли спланировала каждый шаг. Она вошла в этот дом, прямиком направилась к полагающимся ей по праву рождения смертельным секретам и хитроумным средствам убийства, возложила на них руку и провозгласила своей собственностью.
«Родная кровь, — прозвучал в моих ушах тихий папашин голос; и тут же следом, с резкой насмешкой: — Думаешь, из тебя отец лучше?»
А я-то самодовольно вытягивал по капле подробности, как напортачили Оливия и Джеки; ни одна из них ничего не изменила бы, ничто на свете не уберегло бы нас от финала. Во всем виноват я сам. Оставалось завыть на луну, как оборотень, и разгрызть себе запястья, выпустив дурную кровь.
— Не надо так говорить, — сказал Шай. — Ее нет, забудь ее. Пусть покоится с миром, а мы займемся математикой.
Тихий шорох карандаша по бумаге.
— Сорок два?
— Нет. Давай сначала; ты не сосредоточилась.
— Дядя Шай!
— Мм?
— В тот раз, когда я была у вас, а ваш телефон зазвонил и вы пошли в спальню…
Похоже, Холли подбиралась к чему-то важному.
— Ну? — настороженно спросил Шай.
— Я сломала карандаш, а точилки у меня не было, потому что Хлоя у меня ее взяла на рисовании. Я ждала, ждала, а вы все говорили по телефону.
