Внезапно она начала сомневаться, что видела его наяву.
— Малахай ранен, — крикнула она, обращаясь к Фремонту. — Он истекает кровью. Нам нужно вынести его отсюда.
— Знаю. Я все видел. Флейта у вас?
— Флейта? Да. Но Малахай…
— Не беспокойтесь, сначала дайте мне флейту — нам нужно ее защитить. — Брехт схватил Меер, глубоко вонзая свои пальцы в ее руку. — Быстрее.
Вдалеке человек с мегафоном выкрикивал распоряжения, стараясь справиться с толпой, которая все продолжала прибывать. Высокий мужчина, настолько высокий, что его голова виднелась над людским морем, протиснулся к Меер и направил на нее пистолет. Неужели ему тоже известно про флейту? Но тут Фремонт поморщился и отпустил Меер, и ей потребовалось какое-то мгновение, чтобы понять: высокий мужчина арестовывал Брехта, его пистолет был направлен на главу Общества памяти, а не на нее.
Ему потребовались лишь считаные секунды, чтобы надеть на Фремонта наручники.
— Я его обезвредил, — крикнул он по-английски двум полицейским, протискивающимся сквозь толпу. — Но у нас на руках один раненый, — объяснил американец. — Брехт выстрелил в Самюэльса.
— «Скорая помощь» уже выехала, Люсиан, — ответил один из венских полицейских.
— Это вы стреляли в Малахая? — спросила Меер старинного друга своего отца.
Руки у Фремонта были скованы за спиной, но он стоял, гордо расправив плечи, как будто ничего не произошло, не обращая внимания ни на полицию, ни на вопрос Меер. Но она не сдавалась:
— Это вы устроили похищение письма и шкатулки с играми?
Брехт продолжал хранить молчание, что было равносильно признанию.
— Это ваших рук дело? Но почему? Мой отец был вашим другом. Он говорил мне, что вы его друг.
— У меня был высший долг — сберечь наше наследство, оградить его от людских насмешек, — убежденно промолвил Фремонт.
— И ради этого вы готовы были пойти на любые жертвы? Такой долг я не понимаю.
— Как этого не понимал и ваш отец. В XXI веке евреи не должны привлекать к себе лишнего внимания. — Убежденность превратилась в бешеную ярость. — Как раз сейчас, когда мы начинаем смывать с себя позорное пятно отверженных, ни в коем случае нельзя допустить, чтобы весь мир узнал про то, что мы обнаружили один из «инструментов памяти», доказывающий перевоплощение, иначе на нас снова станут смотреть как на неистовых сумасшедших мистиков! — Ярость уже граничила с истерикой. — Нельзя допустить, чтобы мы повернули вспять и снова стали изгоями в гетто…
Вмешался следователь Фиске, сказавший Фремонту несколько слов по-немецки, которые Меер не поняла. Стиснув зубы, Брехт отвернулся, устремив взор в невидимую точку на небе, и следователь его увел.
Самюэльс лежал на боку, привалившись к стене здания, прижимая руку к груди. Его глаза были закрыты. Американец сидел на корточках рядом с ним, измеряя ему пульс. Меер присоединилась к ним.
— Малахай? Вы меня слышите? — спросила она.
Он открыл глаза, посмотрел на нее и сразу же заметил американца.
— А вы… что… здесь делаете? — Его голос был слабым, проникнутым болью, но связным.
— Мне нравится Бетховен, — усмехнулся американец.
— Настолько, что вы… приехали сюда аж из Нью-Йорка… чтобы послушать один-единственный концерт?
— А почему бы и нет? В Карнеги-Холл «Героическую» симфонию не исполняют.
— Так это вы следили за мной… на улице… в машине… Мне известны все ваши уловки. Это вы настояли на том, чтобы мне вернули паспорт, уверенный в том, что я отправлюсь сюда за флейтой, ведь так?
Американец ничего не ответил, потому что в этот момент как раз подоспели медики, и он отступил в сторону, пропуская их. Но Меер хотела знать ответ.
— Вы действительно следили за Малахаем? Почему? Он ничего не сделал, только помогал мне.
— Похоже на то. По крайней мере, на этот раз.
— Вы его арестуете?
— Нет, отвезем в больницу. А что насчет вас? Вы не ранены? Вам не нужно показаться врачу?
Меер покачала головой.
— Кто вы такой?
— Специальный агент ФБР Люсиан Гласс, — ответил американец. — Из отдела по борьбе с преступлениями в сфере искусства. Примите мои соболезнования в связи с кончиной вашего отца. Мисс Логан, вы позволите мне помочь вам?
— Каким образом?
— Ну, судя по тому, как вы ее оберегаете, я могу предположить, что вам бы хотелось поместить флейту в надежное место.
— Да, — подтвердила Меер. — В надежное место.
Медики уложили Малахая на носилки на колесах. Пока они катили его к санитарной машине, Меер шла рядом, уверяя его в том, что все будет хорошо. Люсиан следовал за ней. Они подошли к машине. Медики стали открывать двери. Поморщившись, Самюэльс взял руку молодой женщины. Ту, которая держала костяной инструмент.
— Она настоящая, Меер. Я видел, как она действует.
— Но ведь при этом стольким людям пришлось страдать… разве вы это не видели?
Малахай ее не слушал.
— Она действует. Она подействовала на тебя, ведь так? Оттаяли все твои замороженные воспоминания. Можешь ничего не говорить, я вижу по твоим глазам. Ты вспомнила все, что должна была вспомнить, что пыталась вспомнить на протяжении долгих лет. В чем я не мог тебе помочь.
Меер кивнула.
— Но не так, как должна была бы вспомнить… это было ужасно…
Он по-прежнему ее не слушал. Его взгляд проникал сквозь нее насквозь. Наполненный невыносимой тоской, которую Меер еще никогда в нем не видела. И ее ужаснула эта тоска.
— А у меня не было ни одного воспоминания. — Горечь в словах Малахая была такой же черной, как и ночное небо над головой. — Ни одного…
Медики переложили психиатра в машину и сами запрыгнули следом за ним. В окно Меер увидела, как они засуетились вокруг него. Он был таким бледным. Словно угасал прямо у нее на глазах.
Завыла сирена, и машина рванула с места. Меер чувствовала позади присутствие агента ФБР, но не оборачивалась. Провожая взглядом отъезжающую машину, она сунула руку в сумочку и, нащупав флейту, достала ее. Каким бы поразительным ни было его действие, инструмент не стоил того, чтобы из-за него кого-то убивали. Чтобы из-за него кто-то умирал. Не потрудившись даже опустить взгляд, не колеблясь ни секунды, Меер подняла флейту высоко над головой и одним резким движением швырнула ее на мостовую, где старая, хрупкая костяная трубка разлетелась на многие десятки мелких осколков.
ГЛАВА 106
Я убежден в том, что такая вещь, как жизнь заново, действительно существует, что жизнь рождается из смерти и что души умерших существуют в настоящем.
Сократ
