меня.
— Каждый, кто влюбляется в Фантазме, проклят… потому что именно любовь привела тебя к этому, — сказала она, вспомнив своё прозрение, когда впервые услышала историю от Синклера.
— У моего отца хорошее чувство юмора, не находишь? — Он покачал головой. — И всё же он удивляется, почему я выбрал кого-то вместо него.
— Мне жаль, что ты потерял их, — искренне сказала она, хотя эти слова причиняли ей боль. — Честно.
— Это было очень давно, — ответил он. — Стыдно признаться, но я даже… я даже не могу их вспомнить. Иногда мелькают обрывки деталей, маленькие призраки прошлого, но они исчезают так быстро. Теперь это просто ещё одна вещь, которую у меня отняло время. И за это я никогда не прощу отца.
— Блэкве… Салем, — поправилась она. Ей нужно было разделить Призрака, которого она знала, и Дьявола, в котором она ещё не была уверена. — Хочу, чтобы ты знал: для меня всё было настоящим. Всё ещё остаётся. Я собиралась использовать Дар Дьявола, чтобы найти и разорвать твою связь с этим местом.
Он замер в полном потрясении.
— Офелия.
— По условиям сделки я должна была найти связь до того, как покину пределы поместья. Это бы засчиталось, верно?
Он сглотнул.
— Ты бы сделала это для меня?
— Конечно, — произнесла она. — Ты этого не понимаешь. Я…
— Нет. — Он резко рванулся вперёд, прикрывая её рот ладонью. Его зелёные глаза вспыхнули новой, пугающей интенсивностью. — Не говори.
Она убрала его руку и решительно сказала:
— Но это правда. — Одна-единственная слеза скатилась по её щеке. — И я знаю, как это глупо. Мы столько времени избегали именно этого. Разве имеет значение, скажу я это вслух или нет? Ты изменил меня. — Она глубоко вдохнула, её пальцы поднялись к кулону на шее, который бился в такт с её сердцем. — Даже это ожерелье, кажется, всегда знало об этом. Моё сердце теперь полностью и безоговорочно…
Её слова оборвались. Она уставилась на него в потрясении.
— Что? — спросил он.
— Вот оно, — осознала она.
— Что — оно?
— То, что ты искал… это я. — Она схватила ожерелье и, рванув цепочку, сорвала его. Сердцевидный кулон закачался между ними на тонком разорванном звене. Её сердце внутри груди стало замедляться, хоть и едва заметно.
Он посмотрел на неё так, словно она слегка сошла с ума, но в его глазах мелькнула искра надежды, и именно за эту искру она ухватилась.
— Твой отец заточил тебя в месте, где влюбляться запрещено, иначе тебя ждут ужасные последствия. Ты говорил, что тебе нужны сердце и ключ… но что, если это не две разные подсказки? Это ожерелье — оно зачаровано, оно бьётся в такт с моим сердцем. Когда я сражалась с Кэйдом, он сорвал его с меня, и моё сердце… оно…
— Оно что? — спросил Блэквелл.
— Оно почти остановилось.
Блэквелл резко втянул воздух, а затем протянул руку и прижал ладонь к её груди, чувствуя её слабеющий пульс.
— А как насчёт ключа? — спросил он, нахмурившись.
Она пожала плечами.
— Тут я не уверена. Может, ключ внутри? Но никто никогда не мог открыть эту проклятую штуку. Но это должно быть правильно, не так ли? Синклер так сильно интересовался мной… заставлял тебя ревновать… пытался вбить, между нами, клин… моя мать, предупреждавшая меня держаться от тебя подальше… говорившая, чтобы я никогда, никогда не снимала это ожерелье… всегда предостерегала меня от Дьяволов…
Блэквелл отступил на шаг, ошеломлённый. Это было подтверждением, которого ей было достаточно.
— Вот, — она взяла его руку, вложила в неё кулон и сомкнула его пальцы вокруг него. — Моё сердце — твоё.
— Если ты отдашь его мне, ты умрёшь, — тихо сказал он. — Ты это понимаешь?
— Да, — прошептала она. — Я могла умереть здесь тысячу раз. Но я люблю…
— Нет. Слушай меня, — в его голосе слышалась отчаянная мольба. Он приподнял её лицо, обхватив его обеими руками, и металл ожерелья тёплым пятном прижался к её щеке. — Твоё сердце — это одно. Сердца можно починить. Но ты останешься проклята. Если я освобожусь, меня не затронет проклятие. Это будет моим призом за победу над отцом. Но ты… ты всё равно понесёшь наказание за нарушение главного закона Фантазмы. Даже если Фантазма рухнет.
Она грустно улыбнулась.
— Это ничего.
— Офелия, не смей—
— Я люблю тебя, — прошептала она. — Я люблю тебя больше всего на свете. Ты спас меня. Столько раз, так по-разному. И тебе понадобилась всего лишь неделя, чтобы изменить меня до неузнаваемости. Возможно, я никогда не избавлюсь от своих внутренних демонов, но в эти краткие моменты, когда мы были вместе, ты заставлял их умолкнуть. Впервые в жизни я смогла услышать себя. И я хочу, чтобы ты знал: я готова принять любое проклятие, которое возложит на меня это место, лишь бы ты выбрался из ада, где оказался так давно.
Слёзы катились по её лицу, пока он, с изуродованным мукой выражением, качал головой в ответ на её признание.
— Нет, — умолял он.
Боль настигла её мгновенно. Проклятая магия Фантазмы прорвалась в её тело, заставив колени подкоситься и удариться об землю.
— Любовь к нему разрушит тебя, — предостерегала её мать. Только сейчас Офелия осознала, что та имела в виду на самом деле. Мать предупреждала, что любовь к Блэквеллу коснётся только Офелии. Блэквелл выйдет из всего этого невредимым. Она гадала, знала ли мать об этом заранее? Или Тэсс Гримм осознала всю силу законов Фантазмы только после смерти?
Её размышления прервал новый всплеск боли, пронзивший тело. А затем Блэквелл тоже начал меняться.
Его рука сжимала её медальон, который начал светиться ярким, ледяным голубым светом — Гриммовским голубым. Медальон поднялся в воздух, раскрылся и вспыхнул таким сиянием, что темнота вокруг полностью исчезла. Блэквелл зарычал, когда магия и сила закружились вокруг них, врываясь в его тело через медальон. Ему вернулась вся его мощь. Он окончательно освободился от Фантазмы. Он стал свободным.
— Нет, — рявкнул он, когда свет угас, а медальон с глухим звоном упал на землю. Сердце Офелии билось всё слабее, едва ощутимыми толчками. — Он не заберёт тебя у меня. Больше никогда.
Офелия вскрикнула от боли, когда проклятие продолжило терзать её. Её ногти начали темнеть, становясь багрово-фиолетовыми — кровь едва текла по венам.
— Офелия, — с мольбой произнёс он, поднимая её медальон с земли и вновь зажимая его в ладони. — Я могу вернуть тебе здоровое сердце в качестве платы за твоё освобождение меня. Но ты должна вслух согласиться на это. Однако проклятие… это совсем другое дело.
Она стиснула зубы, борясь с болью, и заставила себя
