— Лучше спросите об этом Бегущего Медведя, — посоветовал я. — Хотя он уже раз ошибся.
Дойл нахмурился.
— Но не насчет дочери госпожи Корнель. И не насчет того, что граф приставал к мисс Тернер.
Я все еще считал, что мадам Созострис получила сведения от Бриггза и что невинной жертвой, о которой она говорила, была Дарлин. Но я знал, что мадам Созострис никогда в этом не признается.
— Вы считаете, он был прав во всем, — заметил я.
— Знаете ли, переход в другую жизнь не застраховывает человека от ошибок. Человек становится лучше, но он все равно может ошибаться.
— Тогда в чем смысл смерти?
Дойл улыбнулся.
— Все скептиком прикидываетесь, а, Бомон? Ну да ладно. — Он встал. — Тем не менее мне было приятно с вами познакомиться. Довольно поучительное знакомство. Надеюсь, мы когда-нибудь еще встретимся. Я действительно хотел бы этого. Возможно, свидимся в Лондоне.
Я встал.
— Уезжаете? — спросил я.
— Уезжаю? Ах, да, да. Возвращаюсь в Лондон с мадам Созострис и господином Демпси. У нас много дел. Невпроворот.
— Вы уже говорили с Гарри? О сеансе?
Дойл пыхнул трубкой.
— Совсем коротко. Сеанс не произвел на него большого впечатления, как я ожидал. Он утверждает, что все чудеса во время сеанса — чистой воды мошенничество.
— Он прав.
— Ну разумеется, прав. Я и не спорю. Но поскольку мадам Созострис не мошенница, это утверждение не имеет отношения к делу. Эта женщина — чудо, Бомон. Она принесла успокоение и мир сотням людей. Многое ли из нас могут этим похвастать?
— Немногие. Не я, во всяком случае.
— Знаете, я начинал как доктор. В смысле, медик. Помогал людям. Потом стал писателем и многое годы занимался только тем, что развлекал своих читателей. Веселил. Теперь я снова могу участвовать в том, что помогает людям.
Я кивнул. Мне подумалось, что развлекать и веселить, возможно, означает помогать им куда больше, чем пудрить им мозги призраками и духами, но я решил, что нет смысла об этом говорить.
— Ну, — сказал он, — желаю вам удачи.
— И вам того же, сэр Артур. — Мы пожали друг другу руки, и количество складок на моей ладони удвоилось.
Дойл еще раз мне улыбнулся и ушел, унося с собой запах паленого мешка из-под картошки.
Ближе к вечеру я распрощался и с госпожой Корнель. Она тоже собиралась уезжать в город вместе с сэром Дэвидом. Я догнал ее в большом зале и попросил разрешения поговорить минутку.
— Мне кажется, — заметила она, — нам больше нечего сказать друг другу.
— Всего одну минуту. Это все, о чем я прошу.
Она секунду поколебалась, сузив свои карие глаза, затем повернулась к сэру Дэвиду.
— Дэвид, подожди меня в машине, пожалуйста. Я приду через минуту.
Сэр Дэвид взглянул на меня, нахмурился, но промолчал. Синяк на его скуле уже приобрел цвет тушеного чернослива.
— В чем дало? — спросила она, когда сэр Дэвид ушел.
— Я только хотел сказать, мне очень жаль, что все так вышло с леди Перли. Знаю, она была вашей подругой.
— Она невиновна.
— У нее будет возможность это доказать.
— И она это сделает. Но вы погубили ее честь. Вы помогали этому ужасному человеку, Гудини. Помогали сфабриковать против нее уголовное дело.
Я кивнул.
— И вы притворялись, будто помогаете этому Цинь Су. Лжеинспектору Маршу. Вы его намеренно запутали.
Я кивнул.
— Вы с Гудини знали, что он никакой не полицейский.
— Угу, — сказал я.
Великий человек догадался об этом, когда я сказал ему, что английские полицейские не носят оружия. Он нащупал пистолет в кармане сержанта Медоуза, когда пытался сдвинуть его с места в комнате графа. Он рассказал мне об этом на старой мельнице, отчего мисс Тернер так и ахнула.
Я же сообразил, в чем дело, наблюдая за действиями Цинь Су. Ни один полицейский, даже самый изысканно-деликатный, не станет заключать пари об исходе дела с магом. И он так и не спросил у Дарлин О'Брайен, подозреваемой, есть ли у нее алиби на то время, когда убили графа и когда стреляли из «винчестера».
— Так вот почему вчера вечером вы взяли с меня слово ничего не говорить Алисе, — сказала она. — Не рассказывать о том, что мисс Тернер нашла в комнате графа. Значит, вы уже тогда расставляли ей ловушку.
— Нет, — возразил я, — она была под подозрением, как и все остальные.
— Все были под подозрением?
— Да.
Она кивнула.
— Разумеется. Именно поэтому вы пришли ко мне тогда ночью.
— Я пришел, потому что вы меня пригласили.
Она покачала головой.
— Какой же я была дурой. Честь, дружба, преданность — для таких, как вы, эти понятия ничего не значат, верно?
— Они значат для меня очень много. Но работа прежде всего.
Она взглянула на меня.
— Полагаю, мне следует вас за это уважать, — сказала она. — Но я не обязана испытывать к вам симпатию, верно?
— Верно.
Она кивнула.
— Прощайте, господин Бомон.
— Прощайте, госпожа Корнель.
Она повернулась и ушла, постукивая каблуками по мраморному пату. Мышцы ее икр сжимались и разжимались, подобно кулакам, под хлопающим подолом юбки. В воздухе повис аромат ее духов.
Я не стал напоминать ей, что я никому не рассказал о ее дочери. В саду она сказала, что не видела мужа десять лет и что он умер в войну. Позднее, в своей комнате, она проговорилась, что дочь ее родилась через два года после того, как она его видела в последний раз. Либо она лгала, либо дочь у нее не от мужа.
Но это к делу не относилось, и я не счел нужным ее об этом спрашивать.
Через несколько минут я попрощался и с Великим человеком. Я стоял в большом зале и разглядывал стену, увешенную оружием. Там было все — от дубинок до полуавтоматических пистолетов. Люди издавна пользовались орудиями убийства, постоянно их совершенствуя. И будут продолжать совершенствовать дальше, пока убийство остается одним из сотен тысяч способов, с помощью которых мы можем утверждать свою значимость, закрывая при этом глаза на собственную никчемность.
— Фил, вы готовы ехать? Вещи сложили? — Это был он, с чемоданом в руке.
— Привет, Гарри. Нет еще. Я говорил с госпожой Аллардайс и мисс Тернер. Я возвращаюсь вместе с ними на поезде. Он отходит только в семь часов. — Я полез в карман, достал ключ от «Лансии» и протянул ему.
Он взглянул на ключ, потом поднял глаза на меня.
