счастья.
И я пишу это свое личное счастье. Пишу его с летним жарким полднем, с маревом поднимающимся от земли, с васильковым полем, где сижу я - абсолютно счастливая, потому что любимая и любящая.
Себя в своём счастье я рисую со спины в белом платье и огромной белой шляпе, сидящей за этюдником на моем любимом васильковом поле. Впереди меня бегает и резвится моё счастье - мои дети - пятилетняя Вера, трёхлетняя Надежда и полуторагодовалый Николай. Внутри меня бултыхается и толкается моя пятимесячная Любовь.
Смотрю на картину своего счастья, написанную собой, и вспоминаю себя семь лет назад, когда я, бросив и свою стажировку, и свой проект, сломя голову понеслась спасать свое счастье.
Боясь от собственной неугомонности и импульсивности, порвать тонкие внутренние связи и рассыпаться на пазлы противоречий, я нуждалась в духовно-моральной подпитке. Её мне мог дать только родительский дом - место моей силы.
Мой неожиданный приезд и моя фраза "выхожу замуж" странным образом отразились на моих родных. Все сделали вид, что ничего не произошло.
Ни родители, ни братья, ни их жены не стали меня расспрашивать, поучать, советовать, приводить примеры и аргументы.
Месяц, проведённый мной в семье, родные говорили о чем угодно, кроме как о моем приезде и моем замужестве.
В один из вечеров, проходя мимо родительской спальни, я услышала разговор отца с мамкой.
- Дана, я запрещаю тебе то забивать нашей дочери голову то чушью всякой и сбивать ее то с пути, - раздражённо говорит батька.
- Пауль, ничего то плохого я Нежке и не собиралась то сказать. Ничего нет предосудительного то в материнском совете, что нужно жить то не только чувствами, но и разумом то. И кстати, Филипп то этот нормальный парень. Выйдя за него то замуж, у Нежки началась бы другая то жизнь. Она бы стала то парижанкой.
- Па-рижан-ка! Обалдеть то просто, - с сарказмом произносит отец. - Не богу то свечка, ни черту то кочерга.
- Знаешь, муж мой то дорогой, если бы не твоя то упертость, мы бы ещё в 90-х годах могли то уехать в Германию. И жили бы как нормальные то люди.
- Тебе что в этой то Европе мёдом наказано то, Данута? Я тебе тогда то сказал и сейчас то повторю, наша то родина и наши то корни здесь.
- Ну и что, Пауль? Да, наши то здесь. Почему бы дочери то нашей не попробовать начать свою то жизнь и прожить её иначе, - нервно отвечает отцу мать.
- Иначе, Дана, это жить в чужой то стране с нелюбимым то человеком. Я правильно тебя то понимаю?
- Да, прекрати ты то, Пауль, преувеличивать. Страна бы со временем то стала бы своей…
- Да?! Судя твоей то логике, и Филипп со временем то стал бы своим. Да, жена моя? А чего же ты то тогда не вышла замуж за богатенького то Леву, семья которого в Германию уезжала, а осталась со мной то тощим нищебродом?! Скажи мне то, жена моя?!
- Хватит, Пауль, ты то сам все знаешь…
- Нет, я то хочу услышать ещё раз, почему ты то со мной осталась, а не с этим то жирненьким и благополучненьким бюргером то уехала. Ну, давай, не стесняйся то….
- Потому что я от любви к тебе то, Пауль, голову то потеряла. Всю себя тебе то отдала. И Ваньку под сердцем то носила.
- Вот, жена моя, ты то осталась со мной с тощим то голодранцем, потому что любила меня. И я тебя то любил тогда и сейчас то люблю, Данута. И прошу тебя то Христом Богом, оставь свои то глупые мысли об этом Филиппе при себе. Дочь наша то не любит этого хлыща то французского. Понимаешь?! Раз не любит, то и нечего ей себя то через "не хочу" под венец то тащить, - услышь меня Данута. - Пусть дочь то наша поступает так как ей то сердце велит. Пусть едет к этому то своему витязю питерскому. Он достойный то человек.
- Пауль, послушай то меня…А если Нежа то ошибется в
