Еще три шага, и я уже на сходнях. Яхта большая — Мерседес, упокой Господь ее душу, была крупной женщиной — палубы целых три, на нижней, там, где я в тот момент стоял, дверь, которая явно вела к каютам. Страшно хотелось сбегать за отмычками и попробовать ее вскрыть: замок казался детским лепетом. Но, нет, лучше не надо: оставлять в тылу Шрама очень опасно. Бессмысленно пробираться внутрь, если путь к отступлению сторожит он да еще тают бесценные минуты.
Поэтому я взлетел по лестнице сначала на среднюю палубу, потом еще выше. В ладони уютно лежал ломик, но мои надежды были связаны вовсе не с ним: я беззвучно отсчитывал секунды, и сорок уже истекло. А вот и Шрам, до сих пор разглядывает знаменитые трубы гидроэлектростанции Баттерси.
Несколько бесшумных шагов, и я поднял ломик, а когда до великана осталось метра три, нарочито громко топнул ногой. Шрам обернулся и увидел меня.
— Знаешь, Динь-Динь, при лунном свете ты ничуть не милее! — вместо приветствия заявил я.
Шрам оскалился и зарычал — наверное, это показывало, что он рад встрече, — потом, оторвав локти от поручня, выпрямился. Да, память не подвела: он действительно гигант.
— Кастор! — с отвращением изрыгнул он.
Я не ответил, а просто попятился назад со вполне объяснимым выражением ужаса на лице. Шрам бросился следом и чуть не достал. А он намного быстрее, чем кажется, и, продолжай я пятиться, точно угодил бы в его лапы! Вместо этого я прыгнул в сторону и через поручень перескочил на среднюю палубу.
Для воздушной акробатики было слишком темно: приземлился я довольно неудачно, а когда поднялся, Шрам уже сбегал по разделяющей палубы лестнице. Сходни он от меня отрезал, так что пришлось влезть на одну из заливных горловин и, рискуя сломать себе шею, прыгать на деревянный настил. Ломик до сих пор при мне — слава богу, ноги им не раздробил!
Теперь Шрам не спешил: я в тупичке за кормой «Мерседес» и никуда не денусь.
— Ах ты, паршивец мелкий! — прогудел он. Прошло девяносто секунд.
Проверяя свои силы, я несколько раз махнул ломиком: он рассекал воздух с угрожающим, как мне казалось, свистом. Но Шрам лишь рассмеялся и зашагал по настилу в мою сторону.
— Лучше бы ты, как раньше, в свисток свистел! Так хотелось затолкать его тебе в горло!
Попятившись, я сунул свободную руку в карман.
— Эй, у меня секретное оружие, и находится оно за твоей спиной!
Шрам не слушал и продолжал наступать. Я надеялся, что ломик задержит его хоть на секунду, но, по всей вероятности, ему угрожали люди покрупнее, и он оставил от них мокрое место (увы, на ум пришло только это выражение). Я вытащил руку из кармана, и при свете уличного фонаря ярко блеснула полоска белого металла. В глазах Шрама загорелся… нет, не страх или опасение, а всего лишь слабое любопытство.
— Это серебро! Наверное, знаешь, что оно делает с такими, как ты? Так что держись от меня подальше!
Шрам пожал массивными плечами и, растопырив пальцы, протянул ко мне ручищу. Выбора не было, поэтому я поставил блок и тут же ударил луп-гару наручниками. Холодный металл оцарапал запястье, и Шрам вздрогнул от боли, а потом, будто нехотя, шагнул назад. Воспользовавшись мимолетной передышкой, я встал поудобнее. В этот момент он и бросился в атаку.
Танк, настоящий танк: никакого тактического изящества, зато силы невпроворот. Для начала он поддел меня предплечьем, вложив в удар всю свою мощь. Шрам будто от мухи отмахнулся, а я, поднявшись в воздух метра на три, спиной упал на край настила: голова у самой воды, дыхание сбилось.
Собрав волю в кулак, я решил перекатиться в сторону, но не успел и пошевелиться: надо мной уже навис Шрам. Ба-м! — грудь сдавила огромная ножища, и резкая боль обожгла еще не оправившиеся от падения ребра. Порывшись в нагрудном кармане, великан достал нож. В руках обычного человека этот кортик с толстым загнутым лезвием казался бы мечом. Шрам нагнулся и, схватив меня за шиворот, рывком поднял на ноги. Кончик лезвия скользнул по щеке.
— Черт подери, мне это начинает нравиться! — проскрипел Шрам.
Сто девятнадцать… Сто двадцать.
Грянула музыка. Ну, вообще-то музыкой эти громкие пронзительные звуки, похожие на вопли голодной кошки, можно было назвать с большой натяжкой. Мелодия для вистла на три октавы выше среднего до. Шрам замер на лице вслед за удивлением мелькнул испуг. Продолжая давить ногой на мою грудь, он огляделся по сторонам: откуда, откуда музыка? Нет, в этой части пристани мы одни: насколько хватал глаз ни волынщика, ни свирельщика.
Мелодия переходила из одного неблагозвучия в другое: от визгливого дисканта к пронзительному басу. Честно говоря, мелодии как таковой не было: скорее, потоки неукрощенного звука, кое-как втиснутого в весьма размытые рамки. Звук метался от мажора к минору, неуклюже шарахался от тональности к тональности, вспарывал ночь своей резкостью.
Шрам протестующе, но как-то испуганно захрипел, совсем как попавший к мяснику кабан. Повернув голову, словно антенну, он попытался запеленговать псевдомелодию. Вне всякого сомнения, она доносилась сзади, с пустого деревянного настила метрах в пяти от нас, там, где между «Мерседес» и ее ближайшей соседкой клубились густые тени.
Звук стал еще выше, и Шрам закричал от боли и гнева. Убрав ногу с моей груди — очень вовремя, иначе бы ребра точно сломались, — он побежал к «Баронессе Тэтчер», а значит, к источнику странной музыки. Бежать ему было трудно, все равно что с быстриной бороться: шаги замедлились, и на секунду показалось, сейчас великан свалится в воду. Но затем, разглядев что-то на беленых досках, он через силу сделал еще несколько шагов…
Я сел и попробовал набрать в грудь воздух, который будто состоял из острых, как игла, осколков, Тем временем Шрам попытался поднять неожиданную находку, но вместо этого упал сам. Лихорадочно цепляясь за доски, он ухитрился встать. В огромной ручище мой плеер — Шрам долго всматривался в него, будто зрение, внезапно потеряло остроту и сфокусированность, а потом, заревев, как бык, отшвырнул подальше. Ударившись о борт «Баронессы Тэтчер», плеер свалился в темную воду, его резкий голос оборвался буквально на середине ноты.
Луп-гару не похожи на обычных призраков: они сложнее или проще в зависимости от того, что нужно сделать. С одной стороны, дух-оккупант вторгается в плоть очень глубоко, а затем, видоизменив ее, плетет вокруг себя нечто вроде кокона, так что изгонять его — занятие, мягко говоря, непростое. Но (и но с очень большой буквы) имеется и обратная сторона: гостевое тело помнит, каким оно первоначально было. Поэтому самый легкий способ — «поссорить» оккупанта и хозяина, создав искусственное противодействие, чтобы тело вернулось к нормальному, додуховому состоянию.
Я опасался, что вечер, который провел на кухне Пен, сначала по крупицам собирая несуразную мелодию, потом записывая ее на плеер, пропадет попусту. Но вместе с тем понимал: в единоборстве со Шрамом мне не выстоять, сколько хитрых ударов ниже пояса ни наноси. Если решусь выступить против него, нужна подлянка посерьезнее.
