душно, не говоря уже о том, что под ногами хлюпает вода и…
- Все в порядке, - успокоил его Лэйд, - Ему не привыкать. Кстати, не вздумайте кричать, если мы наткнемся на китобоя. Акустика здесь лучше, чем в церковном колоколе, а мне не улыбается оглохнуть.
Уилл, несмотря на учащенное дыхание, мгновенно вскочил и стал беспомощно озираться. На его беду свечной огарок в руке Лэйда давал света достаточно лишь для того, чтобы немного освещать дорогу, оставляя многочисленные темные закоулки во власти воображения.
- Китобои? Тут? Великий Боже! Это что, их дом?
- Не дом… - Лэйд рассеяно поправил ногтем отгоревший фитиль, - Нечто другое. Не так-то просто провести аналогию, но я бы сказал, что это… Пожалуй, что-то вроде их церкви. Так что обещайте мне держать себя в руках, что бы ни пришлось увидеть. Мне бы не хотелось отягощать наше положение святотатством, а вам?
- Нет, - пробормотал Уилл сквозь зубы, - И мне бы не хотелось.
- Зато у вас есть возможность разглядеть сакральные письмена китобоев. Взгляните повнимательнее, вот тут…
Уилл прищурился.
- Словно буквы… Это слова! Выцарапанные слова!
- Совершенно верно. В характере китобоев украшать свою святыню текстами подобно тому, как мы украшаем свои церкви цитатами из Жития Святых и Библии. Разница лишь в том, что суть их религии для нас так же неясна, как таблица умножения для новозеландского утконоса. Но впечатление производит, а?
Некоторые надписи были так стары, что казались старше самого элеватора, другие, напротив, еще не успели потускнеть. Все они были разного рода. Аккуратные, каллиграфически нанесенные на камень чернилами разных цветов. Неряшливо начертанные химическим карандашом прыгающим полудетским почерком. Сущие каракули, где мелом, а где и углем. Всех их роднило одно – они были столь же бессмысленны по форме, как и по содержанию.
- «Глуп тот апельсин, который всегда остается неизменным», - вслух прочел Лэйд, подняв над головой свечу, - Недурно. Или вот – «Никогда не соглашайся с устрицами, они только того и ждут». А тут… ого, целое послание на маорийском диалекте! Сейчас, сейчас… Ко тэ тайао катоа тэ какара о тэ хину…
- Как это переводится?
- По-моему, какая-то абракадабра на ломанном наречии полли, но… Кхм. «Во всей Вселенной пахнет нефтью». Что ж, не менее мудро, чем прочие высказывания. Как досадно, что мы можем прикоснуться к этим сокровищам мудрости, но не в силах проникнуть в их суть. Это заставляет меня ощущать себя варваром, вторгшимся в Александрийскую библиотеку. Только подумайте, эти надписи могут быть чем угодно! Частью их фольклора, философскими догматами, логическими тезисами, сакральными текстовыми мандалами, девизами, предупреждениями… А может, это предсказания – детальная расшифровка будущего Нового Бангора и его жителей. Как вам такое? Ладно, вижу, вы не очень-то восхищены.
- Я бы предпочел продолжить путь, - сдержанно произнес Уилл, - Невежливо заставлять вашего приятеля ждать.
- Продолжить? – наигранно удивился Лэйд, - Зачем? Мы уже пришли, неужели вы не заметили?
Неудивительно, что не заметил. Внутри огромной бочки, где царила вечная темнота, а воздух всегда оставался неподвижным и теплым, определить окружение было непростой задачей. Уилл даже не заметил, что из тесного петляющего лабиринта они выбрались в относительно просторное помещение, которое по меркам ржавого дворца китобоев можно было называть королевской залой.
Здесь царила удушливая болотная влажность, под ногами сыто чавкала грязь, но рассмотреть что-либо при скудном свете свечного огарка в руках Лэйда было непростой задачей.
- Кажется, здесь никого нет, - заметил Уилл, напряженно вглядывавшийся в окружающую их темноту, - Это какой-то фокус, мистер Лайвстоун? Шутка? Вы просто завели меня в пустую старую цистерну, чтоб я что-то понял и ощутил, так?
Лэйд покачал головой.
- Прислушайтесь.
Уилл нахмурился и несколько секунд молчал, обратившись во слух.
- Слышите?
- Нет. То есть да. Немного. Как будто… скрип. Тихий-тихий скрип. Это, должно быть, ветер…
Лэйд удовлетворенно кивнул.
- Здесь никогда не бывает ветра. Что до скрипа… Он означает, что хозяин на месте и по своему обыкновению занят работой. Не удивляйтесь тому, что он нас не поприветствовал. Он из тех увлеченных людей, которые ставят работу превыше всего. Такой, знаете, чудак…
Уилл покосился в ту сторону, где по его предположению должен был находиться выход.
- Я даже не знаю, удобно ли… Имею в виду, своим вторжением мы же можем помешать ему.
Лэйд со значением улыбнулся ему, хоть и знал, что тусклый свет догорающей свечи превратит эту улыбку в жутковатую гримасу.
- На вашем месте я бы не переживал об этом. Не в наших силах помешать ему или оторвать от работы. Впрочем, виноват, сейчас я зажгу свет и вы сами все увидите.
Ощупывая стену перед собой, Лэйд двинулся вдоль нее, время от времени прикасаясь чадящим фитилем свечи к масляным плошкам, расставленных в известных ему местах. Масло было скверным, выдохшимся, но все же они сносно разгоняли темноту, наполняя подземную залу зыбким рассеянным светом, напоминавшим Лэйду свечение болотных гнилушек.
- Так-то лучше… Ну, можете познакомиться с хозяином, Уилл. Он там, в центре, на небольшом возвышении.
Уилл сделал осторожный шаг вперед, его глаза еще не успели привыкнуть к здешнему освещению. Но он, несомненно, видел то, что видел сам Лэйд – деревянный помост, сбитый поодаль, и возвышающуюся на нем кровать. На кровати лежал человек, чьи черты непросто было разглядеть, и что-то увлеченно писал. Скрип его пера и был тем звуком, который они слышали в темноте. Скрип этот был особенного свойства, но уху требовалось время, чтобы понять это. Сухой, монотонный, он был лишен пауз и той механической артикуляции, которая зачастую выражает не только характер самого пишущего, но и характер составляемого им документа.
Долговые расписки пишутся резкими росчерками с длинными неровными паузами. Письма ревнивых любовников – нервными, как дрожь шпаги в руке, всплесками. Казенные документы и рапорты – вдумчивыми холодными шлепками. Человек, лежавший на кровати, писал не любовное письмо и не расписку – перо в его руке царапало бумагу размеренно и механически, практически не оставляя пауз. Человек не спешил, не нервничал, не стирал написанного, не размышлял о том, что еще предстоит написать, не колебался, словом, вел себя не так, как ведут обыкновенно пишущие люди. Он даже не обратил внимания на вошедших, не оторвался от бумаги.
- Так я и думал, - Лэйд укрепил почти догоревшую свечу на канделябре, - Слишком увлечен, даже чтоб поприветствовать
