когда она выходила из-за холмов Кайзерштуль. Картина вызвала у меня слезы, и Аманда вернула шторы на место. Она всегда сама принимала решение, как будто я ребенок, а она – няня.
– Пожалуй, мадам, вы поиграйте с котенком, а я пока схожу попрошу Мартон приготовить вам кофе.
Хорошо помню и эти слова, и свою обиду на них, потому что мне вовсе не хотелось, чтобы Аманда думала, будто компания котенка – вот все, чего я достойна, словно я капризный ребенок. Я вспылила и заявила, что для плохого настроения есть причины, и они не настолько ничтожны, чтобы исчезнуть после возни с котенком. Затем, не желая рассказывать все, я поведала кое-что, а пока говорила, сообразила, что наблюдательная особа уже знает многое из того, что я скрываю, и что слова о котенке носили более глубокий смысл, чем показалось сначала. Я пожаловалась, что давно не получала писем от отца, что он уже немолод и всякое может случиться, даже то, что больше я его никогда не увижу, а известия из дому приходят очень редко. Разлука оказалась куда тяжелее, чем я ожидала, выходя замуж. Я рассказала доброй Аманде о жизни дома, в Германии, так как не была воспитана гордой сдержанной леди и с благодарностью принимала любое сочувствие. Она выслушала с глубоким интересом, а в ответ поделилась кое-какими событиями из собственной жизни. Затем, вспомнив о прежнем намерении, отправилась на поиски кофе, который слуги должны были принести еще час назад, но в отсутствие супруга желания мои редко исполнялись, а приказывать я так и не научилась.
Вскоре компаньонка вернулась с кофе и большим куском пирога на подносе и объявила:
– Вот! Оцените мои трофеи! Мадам должна есть. Те, у кого хороший аппетит, всегда смеются. И у меня есть небольшая новость, которая порадует мадам.
Затем она сообщила, что на столе в большой кухне лежала связка писем, днем доставленных курьером из Страсбурга. Под впечатлением от моих недавних жалоб Аманда поспешно развязала тесемку, но едва успела заметить, что одно из писем пришло из Германии, как появился слуга. От неожиданности она рассыпала корреспонденцию, но тот собрал письма, отчитав ее за самоуправство. Аманда объяснила, что всего лишь хотела взять письмо, адресованное госпоже. Эти слова еще больше разгневали слугу, и он заявил, что это не касается ни ее, ни кого бы то ни было еще, потому что по строжайшему приказу господина в его отсутствие вся корреспонденция должна поступать в персональную гостиную – комнату, где я ни разу не была, хотя дверь туда открывалась из гардеробной супруга.
Я с надеждой спросила, не удалось ли ей все-таки принести мне драгоценную весточку. Аманда ответила, что не осмелилась нарушить приказ хозяина, поскольку предстояло и впредь жить среди тех же слуг. Не далее как месяц назад Жак убил Валентина за неосторожную шутку. Не обратила ли я внимания на то, что Валентин – красивый молодой человек, который всегда приносил мне дрова, – больше не появляется? Бедняга лежит в сырой земле. В деревне говорят, что он покончил с собой, однако в замке знают правду. О, бояться не стоит! Жак исчез неизвестно куда. Но с такими людьми опасно возражать и стоять на своем. Месье уже завтра должен вернуться, так что ждать осталось недолго.
Ждать целый день! Я чувствовала, что без письма из дому до следующего дня просто не доживу. Вдруг там написано, что отец болен, при смерти, что призывает дочь со смертного одра! Иными словами, меня одолевали бесконечные страхи и предчувствия. Напрасно Аманда уверяла, что могла ошибиться, неправильно прочитать, что лишь мельком взглянула на адрес. Кофе остыл, пирог показался невкусным. Я думала лишь о том, как бы добыть письмо и поскорее прочитать новости из дому. Аманда сохраняла нерушимое спокойствие: сначала уговаривала, потом убеждала, ругала, но вот, наконец, сдалась и пообещала, что если я хорошо поужинаю, то подумает, как можно ночью, когда слуги улягутся и все в замке стихнет, пробраться в комнату господина и стащить письмо. Мы договорились отправиться туда вместе. Никакого вреда это принести не могло, и все же мы обе опасались нарушить приказ хозяина и не осмеливались совершить экспедицию открыто, на глазах у всех.
Вскоре подали ужин: жареных куропаток, хлеб, фрукты и сливки. До чего же хорошо я помню эту трапезу! Мы спрятали нетронутый пирог в буфет, а холодный кофе вылили за окно, чтобы слуги не обиделись на мои капризы. Я с таким нетерпением ждала, когда наконец все лягут спать, что даже сказала лакею, чтобы не ждал, пока я закончу ужин, а шел к себе. Однако осторожная Аманда еще долго удерживала меня на месте даже после того, как дом затих, и только ближе к полуночи неслышными шагами, прикрывая свечу ладонью, мы направились по коридорам в гостиную мужа, чтобы выкрасть мое собственное письмо, если оно действительно лежало на столе, в чем Аманда чем дальше, тем больше сомневалась.
Чтобы был понятен смысл истории, необходимо попытаться объяснить план замка. Когда-то он представлял собой мощное укрепление на вершине скалы, возвышавшейся с одной стороны горы, но впоследствии к старому центру, очень похожему на замки над Рейном, были пристроены новые помещения. Эти здания размещались таким образом, чтобы контролировать обширное пространство вокруг, а потому находились на самом крутом склоне скалы, откуда открывался вид на великую долину Франции. В плане замок, должно быть, представлял собой три стороны прямоугольника. Мои апартаменты располагались в узкой части и обладали обширной перспективой. Старинный фасад тянулся параллельно дороге, проходившей далеко внизу, и в расположенных здесь помещениях я ни разу не была. Длинное крыло (если считать центром новое здание, где располагались мои апартаменты) состояло из множества темных мрачных комнат, поскольку склон горы не пропускал солнце, а в нескольких ярдах от окон росли высокие сосны. И все же с этой стороны, на выступающем каменистом плато, я смогла устроить небольшой палисадник, о котором уже писала (муж тоже в свободное время очень любил заниматься цветами).
Моя спальня занимала угол нового здания возле самой горы, поэтому с одной стороны комнаты я спокойно могла спуститься в сад с подоконника, в то время как находящиеся под прямым углом окна выходили на склон глубиной не меньше сотни футов. Пройдя по этому крылу еще дальше, можно было попасть в старое здание. Две эти части древнего замка когда-то соединялись покоями, которые супруг перестроил. Именно эти комнаты и принадлежали лично месье де ла Турелю. Его спальня соединялась с моей спальней, а
