но не успел. Дрессировали Первых на славу — Мастер только рукой махнул, и Лин тут же подошел. Вмененное, встроенное, сложное подчинение.
Эфор заговорил, перейдя на родовой язык Первых — короткие вспышки света тянулись вслед за пальцами, сам воздух мерцал, покорно подставляя шкуру под их ласку…
Лин не спрашивал в ответ, только изредка кивал. Мастер развернулся и пошел прочь, а Лин, помедлив, бросил странный взгляд на Михаила и направился следом.
Смысл этого взгляда Михаил понял позже, когда Лин вернулся в палатку. Был он бледен и смирен.
Нил, возившийся с виолончелью, брезгливо покривил губы, словно знал что-то, о чем не догадывался Плотников.
— Что, прилетело? — сочувственно прогудел Михаил, думая, что Первый словил выволочку за самоуправный прыжок.
Или прознал, мангуст синеглазый?
— М, — ответил Лин.
Опустился на койку, держа голову чуть набок и полузакрыв глаза, как подбитая птица.
Иванов удивился. Обычно лила был куда разговорчивее.
— Мастер собирается строить Машины, — глухо, едва ли не по складам проговорил Лин, крепко держась пальцами за ребро койки. — Взывать к гемматорию. Следовательно. Я был нужен… для усиления.
— В качестве кого?
Михаил подошел ближе, посмотрел сверху. Спина похолодела, а голове стало горячо. Загривок мальчика был аккуратно заклеен, но Михаил сразу все понял. Выходит, не сказки, не досужие слова людей о том, что старшие Оловянных кровопьют младших. Питаются их юной силой.
— Чем помочь? — спросил негромко.
— Пройдет само. Спасибо.
— Сладкое ему принеси, — влез Нил, цепляя когтями колки. — Хотя бы патоки нарой или травы какой завари. Вот, у ребят с Хома Арабески точно орехи в меду есть, девочек-лекарниц угощали…
Михаил ответил пристальным взглядом, думая, что Крокодил вновь надсмехается. Но тот был серьезен.
— Хорошо, — вздохнул Плотников.
Покосился на Линову сумку. Там, он знал, сидел-хоронился Пилот. Один раз он исцелил руку Первого, не пособит ли вдругорядь? Но Лин, кажется, не собирался прибегать к его помощи.
Михаил вздохнул еще раз и вышел.
***
Тамам Шуд его заманивал. Ставил манки, и Выпь, как зачарованный, перебегал от одного к другому, ничего вокруг себя не видя, уходя все дальше, все глубже…
А вместо него злым подменышем выступал, возвращался — задом-наперед — из темноты Манучер.
Юга машинально коснулся языком корочки на губе. Плохо заживало.
Хлопнул по руке Дятла, а тот только заржал, скаля крепкие крупные зубы.
— Делать тебе нехер, мясо? — спросил Юга. — В следующий раз грабли потянешь — лицо оторву.
— Чего бесишься? Я же так, чисто память освежить-помацать…
— Ты освежишь, я — освежую, — оскалился Юга.
— Дятел, отзынь, — сказал Волоха.
Отозвал своего цыгана, как пса от выгнувшегося дугой кота.
Юга сам отвернулся, не выдержав зеленых глаз. Волоха, кажется, понимал больше, чем показывал.
В поле Третий потащился вместе со всеми, потому что Второй, чучело, скотину свою повел выучивать. Локуста с ним едва не танцевала. Юга же горечь ни заесть, ни запить не мог, все комом в горле стояла. Устал — смерти хуже.
Может, сказился я одним днем и так тянется?
Вышли вроде как чтобы Машины поднять. Но где оные — глаза проглядели, ни одной вокруг.
Рыжий о том же заговорил. Поскреб коленку, упер руки в боки, огляделся:
— Ну? Где же ваши легендарные всесокрушающие Машины? Или враки?
— Или, — сказал Мастер. — Ибо — не сказки.
Эфор наклонился, коснулся чего-то под ногами, выпрямился, растирая между пальцами сухую землю, пропитанную кровью. Проделывал он так уже несколько раз; чего доискивался, не объяснял.
Но вот — опустился на колено, возложив ладони в алых перчатках на землю. Прочие смотрели, но спрашивать не спрашивали, все равно не отзовется, только переглядывались.
Мастер закрыл глаза. Потянуло поземкой, ветром-сквозняком.
Земля дрогнула, зашевелилась, поползла, точно кто зацепил со стола скатерть, забросанную объедками. Со всего Аркского поля, слушаясь Мастера, поволоклись к нему тончайшие нити. Прямо из-под земли выходили, собой тонкие — алая черва.
Засновали, сплетаясь между собой. Сначала едва обозначили контуры, затем уплотнили, подчиняясь направляющим движением Мастера — тот корректировал прядение точными, быстрыми касаниями.
Юга украдкой коснулся ладонью рта, сдерживая дурноту: живо напомнило то мелькание Центрифугу. Застучало в ушах кровью-барабанами.
И вот, встали: Машины, сотворенные на глазах людей. Вид их был подобен виду птиц, с широкими крыльями и узкими телами. Цветом они были равны бурой закатной пыли, пленчатой ржавчине.
— Железная кровь, — хмыкнул Волоха, первый нарушивший молчание.
— Нужен кто-то, сподобный водить ими, — сказал Мастер, когда сотворение завершилось. — Соберите, кто сам назовется, а я из числа доброволов выберу.
— Охереть, — пробормотал Дятел, постучал кулаком по корпусу Машины, хмыкнул, — а раньше чего, нельзя было замастырить?
— Раньше материала бы не хватило, — просто ответил Мастер.
Прежде, чем разошлись, Волоха придержал Юга. Он как раз в хвосте плелся, поотстал, а капитан со старпомом о чем-то промеж собой толковали.
— Слушай, — заговорил Волоха, не сводя с его лица внимательных, рысьих глаз, — если совсем невмоготу станет, то мы всегда примем. Ребята, я — никто не оттолкнет. Всегда двери открыты.
— Спасибо, капитан, — хмыкнул Юга, на деле смутившись.
От кого не ждал добросердечия, так это от русого.
— И, еще. — Волоха надвинулся, склонился, почти касаясь головой головы. — Как все закончится, сразу идите ко мне. Оба. Я вас вывезу. Потому что, понимаешь, бывает такое, когда под огонь и свои попадают.
Вот как, подумал Юга. Вот что приговорили нам.
— Понимаю, — протянул, взглядывая в Волохины очи.
Странные они были. Как для человека, так слишком зеленые.
— Спасибо… Волоха.
***
Пронеслось, выдохом — сколопендры. Железные черви. Если под лагеря готовили людей на Хоме Колокола, если лучшими оружейниками славился Хом Мастеров, а умелыми пехотинцами — Хом Пеплоса, то на Хоме Частокола ковали сколопендр.
Дело это считалось не чистым, не хорошим.
Со всего Лута, со всех Хомов собирали, скупали кузнецы отслужившее, много трудившееся оружие, сильное, еще живое мясо и сырые кости. Вываривали, выделывали, сплавляли в совокупность, монолитность, расчлененную для большей подвижности на сегменты.
Сколопендра не знала усталости, голода или страха, шагала напролом, облитая сталью, щетинилась железом… Не было ей места в Статуте, потому что не было оно ни живым, ни мертвым, ни человеком, ни оружием.
И вот таковое выпустили. А к ним присовокупили Властителей Городов, самоходные башни.
Корабеллы кружили наверху, но стрелять не стреляли. Слишком тесно, опаска была своих зацепить.
РамРай, укрепясь сердцем, ждал, как велено. Смотрел, как сверкая на солнце живым жирным блеском, катится на них сколопендра. Пушечный огонь ее не палил, заслонов она не видела. Казалось — неудержимая.
Мастер подле стоял бестрепетно.
Спокойствие Первого внушало. На Лина он был совершенно не похож. РамРай знал
