В памяти всплывает растерянный взгляд Бронского, я ведь чувствовала, что он мне тогда был не рад, и не понимала, в чём причина. Считала, что надумала его не остывшие ко мне чувства, а оказалось, он так потому что, потому что… Господи…
Закрываю глаза. Если бы всё не произошло прямо передо мной, я бы вполне могла не поверить, что это случилось в самом деле. Мне позвонила бы Ирина, передала бы послание. Не знаю, что было бы дальше. И понятия не имею, как бы всё сложилось. Болезненным спазмом сковывает всё внутри.
— Зачем? — произношу тихо, но Бронский различает.
— Или так, или Юдин бы меня устранил, Лика.
Пытаюсь осознать услышанное. По позвоночнику проходит холод, а потом кидает в жар. Я как будто отхожу от кошмара, который всё же происходит, но с поправкой, что можно проснуться.
— Мне нужно было время, — слышу снова голос Бронского, он делает паузу, словно дает отдышаться, но воздуха мне всё равно не хватает. И он продолжает, когда я поднимаю на него глаза: — Мне пришлось всё подстроить. Мирослав считал, что его люди всё сделали, одного они не учли, что я подготовлюсь. Юдин полагает, всё прошло гладко, — Демид усмехается. — Но точно не для него.
Немного помолчав, добавляет:
— К тому же нужно было разоблачить Глеба.
Я тут же вспоминаю весь наш разговор с Астаховым, и хоть уже немного успокаиваюсь, всё равно внутри всё сжимается от осознания, насколько жестоко над нами посмеялась судьба. Хочу о многом сказать и о многом спросить. Немного отстраняюсь, а Бронский хмурится, берёт моё лицо в ладони, вытирает большими пальцами мокрые дорожки с моего лица. Его взгляд пробирает до дрожи.
— Что будет теперь? — спрашиваю, вдруг понимая, что ведь ничего ещё не заканчивается. Да, благодаря Астахову, с Демида сняты обвинения, письмо и тайну хранил вовсе не Бронский, тем не менее он ведь нашел документы и передал их. А значит, всё же свидетель.
— Избавившись от внимания к своей персоне, я кое-что сделал, — отвечает всё же Демид. — И совсем скоро Юдину будет не до меня, не переживай. Кстати, он уже провел кампанию, отвадив от себя подозрения, как обычно, слишком дорожит репутацией и делает так, чтобы решили, в моей смерти виноват Астахов.
Тут же вспоминаю, с каким пренебрежением он отреагировал на письмо и что шантажировал его не Демид. Только сейчас понимаю, что Бронскому-старшему ведь неизвестно всё. И допустить, что Глеб всё подстроил, он мог. А если Юдин ещё и избавился бы от Глеба, так вообще в глазах отца Демида это могло выглядеть как возмездие за его сына. Чёртов махинатор. Мирослав поистине страшный человек, всё перевернёт в угоду себе.
Я какое-то время смотрю сводки и проверяю социальные сети, но происшествий в городе особо нет. Надеюсь, Астахову удаётся уехать, как бы я не злилась, подобной расплаты над ним я не желаю.
— Не удивлюсь, если Юдин, когда это случится, моё «воскрешение» превратит в представление, как он на самом деле рад, — добавляет Демид хмуро. Он уже выпускает меня из объятий, руки засовывает в карманы, я же обхватываю себя за плечи.
— А ты… — договорить не получается, сжимаю губы. Вдруг понимаю, что Демид вполне возможно приходит, чтобы попрощаться со мной. Это лишь одна из версий. Я не буду строить догадок, просто выслушаю, просто побуду рядом. Даже если это ненадолго.
— Всему своё время, Лика, — отвечает он всё же неопределённо. — За эти дни я кое-что успел. Проверки Юдину не избежать, копии документов, которые я сделал, отправлены вышестоящим. В другое время всё бы можно было уладить. Вот только именно сейчас решается вопрос с многомиллионным проектом, поэтому он активизировался и сразу же устраняет проблемы, на этапе их появления. Мирослав прав в своих действиях избавиться от всех свидетелей, пока документы не попали, куда ему не нужно, и это действительно выход, потом просто не будет смысла. Но если сейчас запустить механизм против проекта «Эдванс», последствия могут быть неудовлетворительными для Мирослава. Однако больше всего он боится другого, — Демид делает паузу, прищуривается. А потом добавляет: — Воспользоваться документами можешь ты, именно поэтому он делал всё, чтобы ты о них не узнала, сейчас они юридически недействительны, тем более наверняка оригиналов уже нет, но если ты обратишься в соответствующие органы, добиться прав сможешь. Ты его головная боль, Лика. Проект снова остановится, именно этого не может допустить Юдин. Документы — твоя защита и главная опасность.
— Но… уже поздно, — говорю и усмехаюсь, вдруг понимая, что после выхода статей с письмом, бумаги, которые сохранил Демид будут очень кстати. Я пока что только предполагаю, что именно то, что мы зашли с разных сторон в короткие сроки приведет нас к результату. Так и будет. И мы об этом узнаем позже.
Но сейчас важнее другое.
Я как будто только осознаю, отхожу от шока. Чувствую мелкую дрожь, сжимаю пальцы на своих плечах, хоть на улице довольно тепло. Демид здесь. Прямо сейчас он рядом. Но что будет дальше?
Порыв ветра заставляет прищуриться, перевожу взгляд на телефон, который сейчас замечаю, он лежит ниже места, где стоим мы, на несколько ступенек. Уверенность, что у нас хотя бы на время получится «вывести из строя» Юдина в душе поселяется. Но как быть с нами?
Заканчивается или начинается с начала?
— Ты снова исчезнешь? — поднимаю глаза.
Ловлю в ответ внимательный взгляд, внутри всё замирает в ожидании. Демид прищуривается, но не отвечает.
— Ведь Мирослав по-прежнему может до тебя добраться, — начинаю, но Бронский серьёзно добавляет:
— Он ничего не сделает. Теперь ничего. Он опоздал, Лика. Ты ведь уже всё знаешь.
И мне сейчас кажется, речь не только о документах. Демид как будто задаёт вопрос, вслух не произнося, но настороженно разглядывает меня. Ищет ответ.
Смотрю в упор.
Вспоминаю слова Глеба, когда он уверяет, что Демид ничем не лучше него.
В памяти, словно яркой вспышкой, проносится и фраза самого Демида:
«Все свои цели преследуют, Лика».
И тут же эти мысли отгоняю. Я же обещала себя не накручивать.
Астахов бы обязательно сейчас намекнул, что Демид появляется передо мной не случайно. И вообще, если бы Мирослав захотел — избавился бы от него и ничего бы не помешало. И то, что Демид жив наверняка их сговор. Что он для Юдина разнюхивает информацию обо мне, что документы ищет и прочее, но я точно знаю, это несусветный бред. Даже странно, что он вообще приходит мне в голову.
И пусть я понятия не имею, что Бронский чувствует сейчас. Но я ему небезразлична. В качестве кого не знаю, но мне достаточно того, что он просто жив.
Я медленно киваю.
И вспоминаю свою находку. То, что долгие годы хранит бабушка. Информацию, которую она ни за что не хотела мне раскрывать. Но которая могла бы спасти жизнь, если бы мне угрожала опасность. Вот такой парадокс.
