Ознакомительная версия. Доступно 26 страниц из 128
Благуша упрямо набычился, плотнее обхватил рычаг обеими руками, покряхтел, приноравливаясь, и что есть силы снова потянул на себя. Железо застонало, как тогда у махиниста, но не сдвинулось с места. Благуша нажал ещё сильнее, чувствуя, как под армяком и у него начинает трещать рубаха, а в голове начинает громко стучать от прилива крови. Рычаг задрожал, словно от озноба. «А вот хрен тебе, оторви и выбрось, – мстительно подумал слав, мужское самолюбие которого было крепко задето, – вот не позову Проповедника на помощь, и всё тут! Хоть пополам порвусь, а не позову!»
И упрямое железо покорилось.
Что-то звонко, надрывно щёлкнуло в основании, и рычаг плавно пошёл вниз, а Благуша ещё и всем телом сверху навалился, пока не дожал зловредную железяку до самого пола. Наконец лязгнули сцепки где-то под полом, загремели стены и потолок, и тамбур разделился надвое, словно батон колбасы, разрубленный поперёк алебардой Обормота. Рывок, когда Махина освободилась от веса вагонов, против ожидания, оказался не так уж и силён, к тому же слав всё ещё держался за рычаг и без особого труда устоял на ногах. В быстро расширявшуюся щель ворвался свистящий ветер, прянул Благуше в покрытое испариной лицо, взъерошил влажные волосы. Дело было сделано. Слав довольно ухмыльнулся, вытер ладони об армяк и вернулся в махинерию, не забыв накрепко запереть за собой тамбурную дверь.
– Молодец, торгаш, – одобрительно кивнул дед, пряча дубинку обратно в сидор.
Поймав сияющий восхищением взгляд Минуты, слав, сам того не ожидая, покраснел как варёный рак.
– Да ладно, чего там, – смущённо пробормотал он, – видел же, как деется… А с бандюками, можно сказать, теперь покончено – или я не Благуша, оторви и выбрось!
И поспешно зажал лицо рукавом, чтобы не вывернуло наизнанку от вони, как Boxy. Бард, лёгок на помине, с обессиленным видом только сейчас выбрался из клоацинника и с горестным стоном рухнул на лежак лицом вниз, обхватив голову руками.
– Эвон беднягу как прохватило, – посочувствовал дед. – Тонка кишка у стихоплёта оказалась. Я б ему городской дерьмовоз не доверил, тонкая работа, ответственная… Олдь Великий и Двуликий, ну что за смрад! Мне токмо кажется, скатертью дорога, или он ещё сильнее стал?
В ответ Воха лишь слабо дрыгнул ногами, а Минута сдавленно хмыкнула под платком. Благуша же, не обращая внимания на дедов трёп, молча и сосредоточенно считал веховых олдей, мелькавших в оконце махинерии. На десятом он решительно подошёл к приборной доске и начал жать окошки скорости в обратной последовательности с небольшими интервалами, чтобы избежать рывков при торможении. Понятное дело, никто его этому не учил, но об этой стороне дела он решил подумать как-нибудь после, крепко подумать.
Наконец Махина остановилась, и Благуша со спокойным сердцем отдраил боковую дверцу. Первым, чуть не сбив слава с ног, задыхаясь и кашляя, наружу выскочил Воха Василиск, а за ним уже и остальные спешно покинули провонявшее помещение. Причём торгаш галантно пропустил вперёд себя Минуту, за что был заслуженно вознаграждён благодарным взглядом, после чего разошёлся в своём благородстве и пропустил деда, на что тот не обратил ни малейшего внимания.
Вскоре весь народ валялся на мягкой траве-мураве, под ясным полуденным светом Небесного Зерцала, с наслаждением вдыхая свежий, настоянный на лесных травах воздух. Да кто бы мог подумать, что обычный воздух может быть так приятен и сладок на вкус! Развалившись на спине и подложив руки под голову, Благуша, прищурившись, глазел на редкие белесые облачка в небе да мял в крепких зубах сорванную травинку. Хорошо было так валяться, ни о чём не думая, но кому-то надо было наконец выяснить, что за дрянь была прицеплена бандюками к Махине и главное – где, и этим кем-то, ясное дело, придётся быть ему. Ну вот такой уродился он, ответственный с головы до ног и обязательный с ног до головы, что уж тут поделаешь.
Взгляд Благуши в соответствии с мыслями лениво сместился к объекту предстоящей работы, предположительно определяя места состоявшейся диверсии, придирчиво, уже настраиваясь на серьёзный лад, прошёлся по массивному передку Махины с зубастым профилем охранной решётки и вылупленным глазом фары, по могучему боку, в коем чернел проём распахнутой дверцы, переместился к крыше…
Сперва он просто не поверил своим глазам.
Потом волосы у него на голове зашевелились.
А потом на Благушу от нервного потрясения напал истерический хохот. Схватившись руками за живот, слав опрокинулся набок и согнулся пополам.
– Что с тобой, Благушенька? – Лежавшая рядом Минута приподнялась на локте, встревоженно всматриваясь в его лицо.
– Кишка, значит, у меня тонка? – криво усмехаясь, припомнил Воха слова деда. – Дерьмовоз мне не доверите, обертон вам по ушам? А вы на торгаша своего гляньте, явно человек не в себе.
– Ну-ну, ты нашего слава не замай, – сердито прикрикнул на Boxy дед. – Ежели бы не он, по сию пору вонищу смердящую лопали бы в Махине! И ты в первую очередь, стихоплёт! Он нас всех выручил, скатертью дорога, да вже в который раз!
– Да уж, чем больше в жизни мест для подвигов, тем меньше для нормальной жизни, – покладисто кивнул Воха, похоже натрескавшийся этих апофегм уже не меньше Благуши.
Благуша, продолжая хохотать, с трудом отнял одну руку от живота и ткнул пальцем в сторону Махины. Взгляды спутников послушно переместились…
А затем полезли на лоб.
Картинка вышла весьма колоритной.
На крыше Махины, с самого края вдоль низких служебных перилец, нахохлившись и поджав ноги к задницам, точно куры на насесте, тесным рядком сидела ватага Рыжих в своём полном нынешнем составе. От перенесённого в дороге леденящего холода бандюки слаженно, словно после долгой совместной тренировки, выбивали зубами чечётку, зябко скрестив руки на груди и спрятав кисти рук в подмышках. А их рожи, выглядывающие из-за поднятых воротников армяков, своим обветренным, примороженным до красноты видом напоминали только что вынутые из ледника усатые пельмени, сдобренные дли вкуса красным соусом. Лишь Скалец выглядел пельменем не только усатым, но и кудрявым, а потому и вовсе странным. К тому же, бросая на своих подельщиков быстрые опасливые взгляды, говорившие о том, что он явно не желает быть замеченным за сим занятием, он жадно и торопливо грыз какой-то белый кусок, зажатый в руке.
– Вот тебе и выручил нас торгаш, дедуля, – охнул Воха, бледнея, как облака над головой, после чего все, кроме хохочущего Благуши, повскакивали на ноги. Проповедник не нашёлся что ответить барду и за неимением лучшего просто недобро глянул на ватагу из-под кустистых бровей. Но что бандюкам такие взгляды? Как об стенку горох.
В этот момент Хитрун, сидевший на крыше посерёдке своей ватаги и, как выяснилось, как раз над распахнутой дверцей Махины, шевельнулся, приходя в себя, повёл широченными плечам. И окинул путешественников всё ещё стылым, но уже пронзительным взором маленьких, глубоко посаженных глаз, в глубине которых медленно, красными угольками разгоралась тяжёлая злоба.
– Ну что, надышались, щучьи дети? – сипло проскрипел Хитрун. – А теперь мы вас свяжем для порядку и допросим по совести. Особенно тебя, торгаш… Смейся, смейся, но на этот раз, кровь из носу, наша взяла.
Ознакомительная версия. Доступно 26 страниц из 128
