Ознакомительная версия. Доступно 29 страниц из 145
– Немного еды и свинью? – Улыбка девушки стала шире, и Дару отступил на шаг. – Выходит, свинья у вас едой не считается? Она нужна вам живой или мертвой? Может, подойдет вон та? – Девушка указала пальцем на свинью, жарившуюся на огне. – Уж конечно, вы не собираетесь съесть ее целиком. Вы ведь такой худой! А по-атуалонски говорите хорошо. Вы тоже воин?
На плечо Дару опустилась тяжелая рука. Он пискнул и чуть не выпрыгнул из собственной шкуры. Глаза девушки округлились, и, подхватив свои фартуки, она согнулась чуть ли не вдвое. Дару поднял глаза и уставился в лицо, наполовину закрытое маской совы. Глаза смотревшего на Дару мужчины весело сверкнули, хотя улыбки на губах не было. Хафса Азейна советовала мальчику держаться от этого человека подальше.
– Мариса вас беспокоит, юный сэр?
Девушка тоже пискнула и согнулась в еще более низком поклоне.
Дару застыл и сделал неглубокий вдох только в тот момент, когда мужчина убрал руку.
– Нет. Ах… совсем нет. – Он не знал, как следует обращаться к этому человеку. Уж конечно, «Пол-Маски» не могло быть его настоящим именем. – Она спросила, не нужно ли мне чего-нибудь.
– Ну и как? Тебе что-нибудь нужно? – Глаза мужчины снова весело прищурились.
Дару бросил взгляд на девушку. Она дрожала, и он никак не мог отвести взгляд от ее глаз.
– Да, пожалуйста, мне нужно мясо с хлебом и… хм… еда для Хафсы Азейны. Ничего перченого или сладкого. И… эхм… свинья для Курраана. Мертвая и… хм… свежая. Не жареная.
Мужчина снова похлопал его по плечу.
– Это для твоей повелительницы снов, верно? – Он бросил взгляд на девушку. – Мариса, можешь идти. Или ты желаешь сама скормить свинью одной из этих гигантских кошек? Нет? – Его глаза ярко светились, провожая уносившую ноги девчонку. – Я лично позабочусь о еде для твоей хозяйки, юный сэр, и прикажу послать к вам людей со свиньей. Однако Мариса права: ты слишком истощал. Полагаю, тебе тоже не мешало бы поесть?
Дару наклонил голову.
– Очень хорошо. Тогда иди и наполни живот молоком с медом. – Морда совы повернулась набок. – Да, хочу принести тебе соболезнования. Она была красивой женщиной. – И с этими словами Пол-Маски ушел.
Дару застыл на месте.
Соболезнования…
Уж, конечно, Сулейма не могла умереть. Не теперь, когда все были так уверены, что она пошла на поправку. Дару попытался представить, как бы он сообщил повелительнице снов о том, что ее единственная дочь мертва, но видел перед собой лишь Курраана, облизывавшего свои лапы.
Нет… это какая-то бессмыслица. Мальчик стряхнул с себя оцепенение и медленно направился к соплеменникам. Повелительница снов уже знала обо всем. Она всегда первой узнавала о смерти. И при этом ничего ему не сказала.
А значит, кем бы ни был этот человек, он наверняка умер во сне.
Мальчик плотно закрыл око своего разума, пытаясь отбросить образ Хафсы Азейны, вращающей кость в своих руках. Люди умирали на каждом шагу. Это ничего не значило. Кость могла принадлежать какому-нибудь работорговцу, угрожавшему их народу, или даже тарбоку.
Ты сам все прекрасно понимаешь, – шептали тени. – Ты знаешь…
Саския подвинулась, освобождая для него место на краю лавки, и Дару скользнул туда, благодарно кивнув. Она кивнула в ответ, и он послушно запустил руку в миску с плоскими лепешками, сдобренными кусками утки и жареным луком. От этого запаха рот мальчика наполнился слюной, хотя желудок все еще был как будто набит песком.
За столом не вели никаких разговоров, никто не смеялся. Глаза Саскии опухли, а лицо было покрыто красными пятнами. Дару положил подбородок на стол и уставился на стоявшую перед ним еду. Ему следовало поесть. Ему приказали поесть. Он вздохнул и взял кусочек утки двумя пальцами.
Он действительно не хотел ничего знать.
– Кто? – шепотом произнес мальчик.
– Неужели не знаешь? – прошептала Саския. Ее голос звучал глухо и печально. – Неужели ты и правда не знаешь?
– Нет.
– Умм Нурати мертва. Умерла первая мать.
Саския зарыдала. Кабила положила руку на плечо младшей джа’акари и притянула ее в свои объятия.
Дару чуял, как следят за ним тени, ожидая, что он станет делать. Он положил в рот кусок утки, прожевал, проглотил и потянулся за вторым. Еда казалась ему совершенно безвкусной.
– Разве ему это интересно? Он не из наших. – Дуадл Джа’Сайани плевался, как один из его чурримов. – Он принадлежит ей. Скажи, мальчик, в последнее время твоя повелительница снов никого не убивала?
– Кхутлани, Дуадл. Придержи язык. Твой рот слишком мал, чтобы говорить о столь важных вещах. – Кабила перегнулась через Саскию, чтобы сжать его плечо. – Нам, коротышкам, не пристало повелевать движением звезд, верно, Дару?
Мальчик с трудом изобразил на лице улыбку и попытался втянуть голову в плечи. Еда отдавала песком – песком, пылью и старой кожей. Дару съел все до крошки, даже хлеб. Все это обрушилось в его живот, словно удар кулака. Мальчик запил съеденное водой, напоминавшей по вкусу медь, железо и серу. Закончив трапезу, Дару продолжал сидеть за столом и таращиться на собственные руки. Люди тихо переговаривались между собой. Саския негромко плакала, и не она одна. Единственным, кто оказался в стороне, был Дару, подмастерье повелительницы снов.
Умм Нурати умерла.
Он больше никогда ее не увидит, не услышит, как ее мягкий голос произносит слова поддержки. Она никогда больше не улыбнется, не разразится хохотом и ничего уже не сможет сделать.
У Дару свело живот. Он вспомнил ночь, когда Параджа с горящими глазами шла за ним следом по переулку между бараками джа’акари и оружейным складом. Слышал запах мокрых перьев и крови, доносившийся из охотничьих комнат, и как крошечный молоточек бился о металл: тинь-тинь-тап. Мальчик снова видел, как из тени появились яркие, словно драгоценные камни, немигающие глаза. Параджа скользила на полусогнутых лапах, ее плечи ходили вперед-назад под пятнистым черно-золотым мехом – она оскалилась на него, бросая вызов: Только попробуй побежать.
Мальчик прижался спиной к стене дома, и кошка низко пригнулась на передних лапах. Ее бедра заходили из стороны в сторону… а затем распахнулась ведущая к баракам дверь. Свет залил все вокруг, и стайка полупьяных воительниц с хохотом высыпалась прямо на Дару. Параджа дернула хвостом и растворилась в ночи. Интересно, теперь, после смерти Нурати, решит ли Параджа остаться в городе и не надумает ли она взять себе в зееравашани кого-нибудь еще? Или она предпочтет вернуться к диким вашаям? Дару закрыл глаза с надеждой, что никогда больше ее не увидит.
Но Нурати…
Умм Нурати, первая мать, мать всех племен. Она была так красива, грациозна, похожа на нежную песню в ночи; когда маленький мальчик сотрясался от лихорадки, от которой закипала кровь, она была рукой, которая зажигала свечу и отгоняла тени прочь. Это ее голос стал решающим во время обсуждения закона, запрещавшего убивать детей в младенчестве, какими бы недобрыми предзнаменованиями ни омрачалось их рождение, какими бы ни были их уродства и немощи. Нурати брала в руки каждого младенца, целовала складочки на его крошечном личике, пересчитывала пальчики на ногах и руках. Сулейма рассказала Дару, что умм Нурати качала его на одной руке, а другой в гневе стучала посохом, отгоняя стариков, которые настаивали на том, чтобы похоронить его вместе с матерью – это болезненное дитя казалось столь слабым и окутанным недобрыми знаками, что даже ее собственная вашаи желала ему смерти.
Ознакомительная версия. Доступно 29 страниц из 145
