Джейк и я постепенно знакомимся с Линдой. Я уже воспринимаю ее как члена своей семьи. Джейк заочно знакомится со своими родителями с помощью воспоминаний Линды. Конечно, этих людей трудно было назвать идеальными родителями, но ведь все мы не претендуем на то, чтобы называться совершенством. Джейк признался мне, что первый раз за все прожитые годы он уже не ощущает себя «неизвестным», оторванным от мира. Я думаю, что в этом есть и моя заслуга.
Эйс все еще проходит курс реабилитации, вот уже три месяца. Я вижусь с ним по четвергам. Наконец-то у меня появилась возможность узнать его по-настоящему. Когда я была ребенком, мой брат казался мне героем, когда я повзрослела, я пыталась спасти его — из-за его пристрастия к наркотикам, из-за моего желания его контролировать. Мы вместе посещаем психотерапевта, который сказал, что я не воспринимала своего брата адекватно, а придумала идеальный образ, за которым настоящий Эйс затерялся. Наверное, психотерапевт прав. Возможно, и в вашей семье происходит то же самое. Вы воспринимаете близких сквозь призму своих страхов и надежд. Эйс держится молодцом. Я не знаю, удастся ли ему преодолеть свою пагубную страсть, но очень в это верю. Я знаю, что не смогу ему помочь ничем, кроме честного отношения. Я искренне люблю его, но не стану навязывать ему мое видение мира.
Эйс не имел никакого отношения к тому, что произошло в моей жизни. Он виновен только в том, что не сказал мне правду. А ведь он скрывал ее только из самых лучших побуждений, желая защитить меня от «плохих парней».
Эйс и мои родители начали восстанавливать отношения. Это похоже на бесконечные фальстарты. В членах моей семьи столько гнева, непонимания, обиды, и большинство их разговоров заканчивается криком и хлопаньем дверью, но они все равно продолжают видеться, а это уже что-то.
Руби исчезла. Она пришла навестить Эйса спустя несколько недель после начала реабилитации, когда ему разрешили видеться с посетителями, и он попытался уговорить ее пройти курс вместе с ним. Я предложила оплатить лечение, но Руби отказалась. Эйс достаточно умен, чтобы не убиваться из-за этого. Руби не хочет помощи, и навязывать ее было бы большой ошибкой. Больше мы ее не видели. По просьбе Эйса мы пытались разыскать Руби по старому адресу, но ее там не было. Она забрала вещи и исчезла. Эйс все еще надеется, что снова встретится с ней.
Надежда — это хорошо. Без нее жизнь становится слишком скучной. Но надежда должна быть сродни молитве. Надеясь, ты обращаешься к источнику силы и мудрости. Мы не можем контролировать происходящее, мы лишь способны осуществлять свой выбор. Значительный, незначительный, но в любом случае важный, потому что он оказывает влияние на дальнейшее течение нашей жизни. Все, что нам остается, — это не ошибиться и не терять надежды на то, что все будет, как мы пожелаем.
Мои родители и я пытаемся построить новые отношения. Мы прошли через стадию взаимных обвинений. Мы были охвачены негодованием, но постепенно преодолеваем это, потому что нам есть что сказать друг другу. Я надеюсь, что со временем боль утихнет, но главное, между нами больше не висит завеса лжи и ненужных секретов. Я хочу, чтобы мои папа и мама сумели полюбить Джейка, хотя я знаю, что они по-прежнему склонны винить его во всем.
Убийство Кристиана Луны до сих пор не раскрыто. Я собираюсь давать показания относительно того, что происходило накануне его убийства. Прокурор намерен использовать мои слова для формулировки мотива убийства, в котором подозревают Анджело Нумбрицио и людей, приказы которых он выполнял. В зависимости от того, какое решение будет вынесено по делу об убийстве, в прокуратуре решат, давать ли ход делу о проекте «Спасение». От этого будет зависеть судьба Зака и Эсме. Моему отцу, видимо, тоже придется ответить на несколько вопросов. Я знаю, что он напуган, и сама напугана не меньше.
Я не разговаривала ни с Заком, ни с Эсме. Зак находится под арестом, так как его обвинили в попытке преднамеренного убийства. Я не хочу даже вспоминать наше последнее с ним столкновение. Я стараюсь не думать о том, что могло бы произойти со мной. Адвокаты Зака и Эсме настойчиво рекомендовали им не разговаривать со мной. Это продиктовано условиями соглашения, которого они достигли с окружным прокурором. Я бы и не захотела с ними беседовать, но мне все же интересно было бы узнать от Эсме, что ей известно о Терезе Стоун. Мне бы хотелось расспросить ее и о других детях, которые побывали в клинике «Маленькие ангелы», а потом исчезли. Я думаю, что она была связующим звеном, и от нее можно узнать ответы на все оставшиеся в этом деле вопросы. Как вы считаете? Но, думаю, что всему свое время, и расследование ведь еще не окончено.
Журналисты уже начали охоту. Смотреть программу о Максе, показанную «Дэйтлайн», мне было и больно, и стыдно. Они представили его чудовищем. Для некоторых людей, возможно, это недалеко от истины. Но только для некоторых. Пусть его проект принес другим горе, но Макс остается Максом. И потом, он был моим отцом. Я пыталась представить его в новой роли, однако моя память отказывается это делать. Как отец Макс был человеком, сотканным из недостатков и пороков. Как дядя Макс был идеален — яркая звезда на небосклоне моей жизни. Неужели мне нельзя сохранить этот образ?
Я не знаю, что произошло в ту ночь, когда Макс принес Джесси Стоун в дом моих родителей. Я не знаю, какое он имел отношение к убийству матери своего ребенка. Неужели тот груз, который он нес, груз семейных неурядиц, придавил и его? Я все время вспоминаю, как Макс сказал мне в тот последний вечер: «Ридли, ты, наверное, мое единственное доброе творение». Он испытывал настоящую боль. Демоны, которые терзали его душу всю жизнь, выиграли битву с ангелами.
Люди с «Дэйтлайн» уже звонили мне с просьбой об интервью. Но я ответила отказом. Мне потребуется все мое мужество, чтобы выступить в суде в качестве главной свидетельницы по делу об убийстве Кристиана Луны.
В этой истории нет отрицательных героев. Правда. Если задуматься, то их нет и в жизни. Это только в книжках мы встречаемся с законченными негодяями, словно все хорошее в них бесследно испарилось. В жизни есть только хорошие и плохие решения. И оценить их можно только тогда, когда станут ясны последствия наших поступков. Если вы намерены воспринимать Зака как подлеца, то вы, наверное, имеете на это право. Или Эсме. Или Макса. Но я полагаю, что они искренне верили в собственную правоту, считая, что творят добро для детей, для себя, для меня. Их убеждения могли быть ошибочными, но все же это их хоть как-то оправдывает, правда?
С того момента, как Джейк и я взялись за руки, оказавшись в его квартире, мы стали союзниками. Между нами были моменты неопределенности и сомнений, которые проявились слишком уж обостренно. Однако это обычные отношения. Разве не все мы открываемся другому человеку постепенно, когда влюбляемся? Мы сами решаем, что сказать, а что оставить на потом. Мы боимся услышать слова осуждения, отказа. Чем ближе мы друг к другу, тем пристальнее взгляд. Но Джейк и я выработали стратегию абсолютной честности. Откровенность не всегда дается легко (как, например, ему ответить на вопрос вроде: «Я не выгляжу толстой в этих джинсах?»), но зато наши отношения построены на искренности и доверии. И я не откажусь даже от одного дня искренности и правды в пользу целой жизни, полной пусть и блестяще красивой, но лжи.
