Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 96
Вытерев лезвие о траву, я вытянула из-под мертвого коня седельный вьюк и подошла к Эбену.
– Кончено, – сказала я и протянула мешок. – Он больше не страдает.
Я опустила руку Эбену на плечо. Он посмотрел на нее, потом на меня, не зная, как поступить, и снова, на краткий миг, стал обычным ребенком.
– Можешь взять мою лошадь, – продолжала я. – А я пойду пешком. Довольно, я по горло сыта их обществом.
Вернувшись на дорогу, протянула Малику его нож, убранный в ножны. Нагнувшись в седле, он опасливо протянул за ним руку. Солдаты одновременно опустили луки.
– Отборные словечки ты знаешь по-вендански, – заметил Малик.
– Чему удивляться? Кроме этой грязи я неделями ничего не слышала от вас, – и я принялась отстегивать собственный вьюк от седла.
– Что это ты делаешь? – подъехал Каден. Я посмотрела на него долгим, тяжелым взглядом. Впервые за много дней я смотрела ему прямо в глаза. Я выждала время, достаточно долго, чтобы он сморгнул, поняв. Это еще не конец.
– Остальной путь я проделаю пешком, – произнесла я. – Здесь, внизу, свежее воздух.
– Думаешь, ты оказала парню милость? Вовсе нет, – сказал Каден.
Я отвернулась к Гризу, Финчу, Малику. Медленно окинула взглядом сотни солдат, окружавших нас, все еще ожидая, что караван сдвинется с места, и, описав круг, повернулась к Кадену. Осуждение было в моих глазах.
– Он совсем дитя. Возможно, чье-то сочувствие – это единственная милость, которую он получал в жизни.
Я стянула вьюк с лошади, и процессия тронулась. И снова я шла за бряцаньем, дребезжанием и звяканьем едущей впереди повозки, а шум внутри меня нарастал.
* * *
Шаги и мили сливались. Ветер налетал порывами. Он рвал полы моей юбки, пытался растрепать волосы, а потом вокруг воцарилась странная тишина. Воздух был наполнен только воспоминанием о жеребце Эбена и его последними вздохами. Сначала частыми и жаркими от страха, но все стихающими, слабеющими. Последний вздох. Последняя судорога, прокатившаяся по телу. Смерть. А потом глаза дюжины солдат, готовых убить меня.
Когда стрелы были наведены на меня, я в какой-то момент взмолилась, чтобы солдаты выстрелили. Я боялась не боли, а того, что не почувствую ее – что я больше ничего не смогу почувствовать.
Я никогда не убивала раньше лошадей, только видела, как это делали другие. Убить – совсем не то же самое, что представлять, как убиваешь. Убийство что-то похищает у тебя, даже если его жертвой было всего лишь страдающее животное. Я сделала это не только, чтобы избавить Эбена от бремени. Не в меньшей мере я пошла на это ради себя самой. Я бы не вынесла этого: стоять и молча смотреть, как этот ребенок забивает свою лошадь, своего любимца и друга. Тем самым я предала бы себя, отказалась от всего, что составляло мою суть. Допустить этого я не могла и не хотела.
Сейчас мой путь лежал в другой мир, в мир с другими законами, в мир, где бормочущих женщин скидывают со стен, из детей воспитывают убийц и носят черепа на поясах. Тихая радость Терравина осталась далеко позади и превратилась в смутное воспоминание. Я была уже не та беззаботная служаночка из таверны, которую целовал Рейф в спящем приморском городке. Та девушка ушла навек. Та мечта была похищена. Теперь я только пленница. Только…
Я сбилась с шага.
Ты всегда останешься собой, Лия. От себя убежать невозможно. Голос прозвучал так ясно, будто Вальтер шел рядом, говорил со мной и совершенно по-настоящему повторял свои слова. Ты сильная, Лия. Ты всегда была самой сильной из нас… Крольчатина недурна на вкус, помнишь?
Да. Недурна.
И я больше не беззаботная девчонка из таверны. Я принцесса Арабелла Селестина Идрис Джезелия, Первая дочь дома Морриган.
Та, чье имя дано было в тайне.
А потом я что-то услышала.
Тишина.
Оторвавшийся осколок в груди, который, казалось, никогда не обретет покоя, упал, застопорил движение, вонзился острым краем в мою плоть, как острый безжалостный нож. Боль была желанной, я приняла ее с радостью.
Последние стихи «Песни Венды» набатом звучали у меня в голове. Из чрева Морриган…
Как моя мать могла узнать? Вопрос не оставлял меня с тех пор, как я впервые прочла эти строки, но единственным ответом могло быть только: она не знала. Ее вел дар. Он проникал в нее, нашептывал. Джезелия. Но, как и со мной, дар не говорил с ней ясно. Ты всегда была самой сильной из нас. Это очень беспокоило маму. Она не понимала, что всё это означает, а потому боялась собственной дочери.
Но придет та, что будет сильнее,Обретя свою силу через страданье,Та, что будет сначала слаба и гонима,Отмеченная когтем и лозой винограда.Я посмотрела на свое плечо – там, где ткань была разорвана, на коже проступали когтистая лапа и виноградная лоза, яркие и многоцветные, как и описывала Натия. Все мы – часть великого замысла… такого, что выходит за пределы земли, ветра, времени… и даже наших собственных слез… Великие замыслы действуют по-своему.
Джезелия. Единственное из моих имен, которое я чувствовала как действительно свое, которое по-настоящему мне подходило, – но меня отказывались им называть, все, кроме братьев. Может, это и было просто бессвязное бормотание безумной, жившей давным-давно женщины, пусть так – но я добьюсь, что эти слова станут правдой, я буду стремиться к этому до последнего вздоха.
Ради Вальтера. Ради Греты. Ради всего, о чем мечтала. Похититель мечты больше ничего у меня не похитит, даже если ради этого мне придется самой убить Комизара. Может, моя родная мать и предала меня, подавляя во мне дар, но она была права в одном. Я – солдат в армии моего отца.
Подняв голову, я украдкой посмотрела на Кадена, который ехал в стороне.
Может быть, скоро для меня настанет очередь стать убийцей.
Глава семьдесят первая
Рейф
– Что за черт?..
Это произошло в вахту Джеба. Он пробурчал это себе под нос это, и я ничего не заподозрил, решив, что он просто увидел какую-то диковинку вроде табуна золотистых в полоску лошадей, на которых мы наткнулись вчера.
Оррин подошел посмотреть, на что уставился Джеб.
– Ого… чтоб я сдох.
Теперь и мы со Свеном и Тавишем бросились к наблюдательному пункту среди камней. Я похолодел.
– Что это? – спросил Тавиш, хотя все мы прекрасно знали, что это было.
Это был не патруль из горстки варваров-оборванцев. И даже не хорошо организованный отряд. Это был батальон, построенный шеренгами по десять всадников – и таких шеренг было по меньшей мере шестьдесят.
И только один пеший. Она шла отдельно.
Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 96
