Через две недели после известия о беременности королевы Генриетта гордо заявила, что тоже в положении, и весь Париж с веселым нетерпением ждал, кто родит королю сына — жена или любовница.
Когда Мария готовилась к родам в Фонтенбло, король находился при ней.
Генрих посещал церковь, молился о рождении сына и надеялся, что молитвы его будут услышаны. Но особенно не беспокоился. Детей у него было много, поэтому он не сомневался, что, если родится девочка, Мария через год произведет на свет желанного им обоим мальчика.
Ему вспомнилась Генриетта, уехавшая в свое поместье в Вернейль. Она сказала, что не хочет оставаться при дворе, слушать всю ту шумиху, которая поднимется из-за отродья банкирши.
Генрих невесело улыбнулся. Он был близок к желанию избавиться от чар Генриетты. Она иногда бывала несносной, но все другие женщины по сравнению с ней казались холодными.
Он направился в покои королевы, где нарастало волнение.
У двери его встретила одна из служанок.
— Очень хорошо, что пришли, ваше величество, — сказала она. — Ждать осталось недолго.
Служанка оказалась права. Меньше чем через час Мария родила сына. Он был крепким, здоровым и получил имя Людовик. У Франции появился дофин.
Узнав об этом, Генриетта пришла в ярость. Она молилась, чтобы родились либо девочка, либо мертвый ребенок. Ее бесило, что эта толстуха, именующая себя королевой, восторжествовала над ней.
От гнева Генриетта разболелась, и лишь когда подруги предупредили ее, что так можно повредить ребенку в чреве, взяла себя в руки.
Восхищенный дофином Генрих писал ей:
«Дорогая, моя супруга оправляется после родов, и мой сын, слава Богу, чувствует себя прекрасно. Он так вырос и располнел, что стал вдвое больше, чем при появлении на свет. Я здоров, и меня ничто не гнетет, кроме разлуки с тобой, но скоро она кончится, потому что я приеду к тебе. Всегда люби меня. Целую твои руки и губы миллион раз. Г.».
Более ласкового письма и нельзя было желать, однако в нем выражалась радость по поводу ребенка другой женщины, появившегося на свет за месяц до родов Генриетты.
Генриетта написала ему, что пребывает в отчаянии, пока он ходит на задних лапках перед своей банкиршей, и ждет тяжкого испытания, во время которого женщине бывает радостно присутствие отца ребенка. Она слышала, что он находился в Фонтенбло, когда родился тот ребенок, но не решается просить, чтобы он приехал к той, на ком обещал жениться.
В Вернейле поднялось волнение. Неожиданно приехал король.
— И ты думала, я не буду с тобой при рождении нашего ребенка? — спросил он Генриетту.
— Я не ждала тебя. Ты обращался со мной не столь хорошо, чтобы я научилась надеяться.
— Оставь, — сказал Генрих. — Забудь прошлое. Я здесь. И, черт возьми, живот у тебя большой. Родится мальчик вдвое крупнее дофина.
— Беременность у меня заметнее благодаря стройности. А эта Медичи так толста, что постоянно выглядит беременной.
— Ха! Не вини ее за толщину. Эти иностранки все одинаковы.
— И ты находишь их интересными?
— Дорогая, я не нахожу никого интереснее тебя, иначе не становился бы постоянно под огонь твоего языка.
Генриетта уловила в его словах предупреждение. Слегка всплакнула и сказала, что ее беременность протекает тяжело. Роды, видимо, начнутся скоро, и она очень рада его приезду.
Начались они на другой день, но еще до первых схваток она позаботилась, чтобы Мария узнала о приезде короля в Вернейль к рождению еще одного своего ребенка.
У Генриетты родился сын, и она торжествовала.
Ребенок был поистине замечательным, и Генрих разделял ее радость. Он обожал всех своих детей и объявил себя счастливым отцом, поскольку за два месяца у него появилось два сына.
— Я назову его Гастоном Генрихом, — сказала Генриетта. — Пусть носит отцовское имя. Как он выглядит в сравнении с Людовиком?
Генрих поднял ребенка и склонил набок голову.
— Только никому не передавай моих слов. Наш Гастон Генрих — прекраснейший младенец, какой только рождался на свете. Посмотри на него.
— Прекраснейший маленький француз, — засмеялась Генриетта. — Без всякой примеси. Ничего итальянского в нем нет. Согласен?
— Полностью.
Какое-то время Генриетта была счастлива. Король находился с ней, она родила прекрасного здорового сына.
Потом стала думать, как ей не везет. Если б не та гроза, если б молния не ударила во дворец, Гастон Генрих был бы вторым ее сыном, а она была бы королевой Франции.
И вызвала одну из служанок.
— Поезжай в Фонтенбло, — велела она. — И разгласи, будто бы невзначай, что у меня родился здоровый ребенок, что при его рождении король находился здесь и назвал моего Гастона Генриха во всех отношениях более прекрасным, чем тот мальчик, которого называют дофином Людовиком.
Родив сына, Генриетта не могла смириться со своим положением. И решила сражаться за ребенка. У нее было обязательство Генриха жениться, она сочла, что его можно использовать для принуждения. Поэтому пригласила капуцина, отца Илера, и поручила ему ехать в Рим, узнать, можно ли на основании этого документа признать брак короля недействительным.
Между тем Сюлли с другими министрами следил за соперничеством между женой и любовницей Генриха, обострявшимся с каждым днем. Сюлли заявил сьеру де Вильруа, министру иностранных дел, что всегда недолюбливал Генриетту, сожалеет о деньгах, уплаченных королем ее отцу, а что касается письменного обязательства — он разорвал одно, но его, увы, переписали — нетрудно догадаться, какие неприятности ждут из-за него короля.
Вильруа охотно согласился с Сюлли и сказал, что велел следить за Генриеттой в надежде уличить ее в чем-нибудь, но узнал лишь, что она приглашала отца Илера и этот священник уехал с каким-то поручением.
— Уехал? — воскликнул Сюлли. — Куда?
— Полагаю, в Рим.
Сюлли пришел в ужас.
— Он наверняка попросит аудиенции у папы. Надо действовать немедленно. Связаться с кардиналом д'Осса, представляющим наши интересы в Риме, и помешать этой встрече или в крайнем случае выяснить, о чем отец Илер намерен говорить с папой.
— Будет сделано, — сказал Вильруа. — Но этой женщине не добиться признания королевского брака недействительным из-за необдуманно данного обязательства. Король давал немало таких обещаний. У него это вошло в привычку.
Сюлли вздохнул.
— По-моему, у нас был бы величайший король, какого только знала Франция, если б не одна его черта.
— Неуемное волокитство? Он скоро состарится!
— Дорогой друг, ему за пятьдесят, а он влюбляется, как мальчишка. Говорите, неуемный. Совершенно справедливо. Мне иногда кажется, он будет таким до самой смерти. Поистине неуемный! У него всегда будут любовницы, но я скажу вот что: ни одна не будет вызывать у меня такого беспокойства, как эта. Надо избавляться от маркизы де Вернейль. Она стала источником неприятностей с тех пор, как поняла, что король интересуется ею. Давайте объединим силы. Мы должны оторвать короля от Генриетты.
