Упомянутые выше шесть сфер деятельности относятся к открытой политике, когда вопросы ставятся публично и ход событий можно легко проследить. Разумеется, эти сферы не покрывают всю область политики, какое бы рабочее (useful) определение мы ей ни дали. Скрытая политика, когда конфликты интересов и борьба за власть не подлежат публичной артикуляции, равно реальна, хотя и хуже документирована. В настоящей книге уже приводились примеры подобной политики: случаи семьи и улицы – в Главе 6, случаи, связанные с рабочим местом, – в Главах 5 и 11. Различие между этими двумя типами политики – не просто вопрос степени публичности. Это вопрос о том, как артикулируются интересы и как формируются политические движения.
Выражение интересов
Решающий момент в социальной динамике политики – формирование интересов. В Главе 6 интересы были определены в терминах неравенств, определяемых гендерными отношениями. На этом уровне интересы инертны, и хотя они структурируют практику, это происходит постольку, поскольку внешние условия практик подчинены другим целям. В этом смысле мы можем говорить о латентных интересах и демобилизованной политике.
Однако когда практика направлена на эти условия как на свою цель, интерес артикулируется в коллективном проекте. Наиболее наглядным примером служит социальное движение, подобное освобождению геев или освобождению женщин. Как уже говорилось в Главе 9, коллективный проект может принимать институционализированную форму. Он может воплощаться в функционировании бюрократии или в структуре рынка труда, а может осуществляться как проект защиты данных институциональных форм. В общем и целом интересы гетеросексуальных мужчин в гендерной политике артикулируются именно так. Чтобы защищать патриархат, нет необходимости в антиосвободительном движении.
Формирование интереса как коллективный проект требует осознания неравенств и социальных противоположностей, которые они определяют. Осознание неравенства может прийти под влиянием любого события, будь то полицейский налет или конкурс красоты, но чтобы это осознание стало ясным и сохранилось, необходима интеллектуальная работа. На практике значительный объем этой работы осуществляется специалистами – группами, о которых шла речь в Главе 11. Так, интеллектуалы обычно играли стратегическую роль в формировании социальных интересов. Представление об органическом интеллектуале становится наиболее понятным именно в этом контексте.
Классификация интеллектуалов в Главе 11 связана с формами политики. Значительная доля взаимодействий в сфере социальных интересов протекает в форме того, что Грамши, обсуждая классовые отношения, называл позиционной войной в отличие от маневренной войны. Скрытые политики бюрократий и семей, по-видимому, остаются неизменными, хотя конфликты между ними вполне реальны. Как повторение, так и конфликт находят отражение в фольклоре, посвященном войне полов: пьяные мужья, жены в бигуди, ветреные девицы и их недалекие ухажеры играют в бесконечном спектакле жизни.
При такой политике интеллектуалы исполняют в управлении самую значительную роль. Священники участвуют в переговорах по поводу напряженностей в деревенском приходе; психотерапевты докапываются до напряженностей в жизни городских богачей с помощью психоанализа, а бедняков подвергают лекарственной терапии или помещают в больницы; специалисты по социальному планированию пытаются регулировать систему социального обеспечения, чтобы она могла сглаживать следствия структурного неравенства. Интересы господствующих групп могут быть представлены просто путем рационализации структуры в целом. Такая теория принимает данную степень натурализации как нечто само собой разумеющееся, скрывает вопрос об интересах и занимается объяснением девиаций. Классическое решение таких требований – теория половых ролей, которая может рассматриваться как органическая идеология гендерного режима в современном государстве благосостояния.
Очевиден контраст между утопиями, которые мы обсуждали в Главе 11, и кризисными тенденциями, лежащими в их основании. Интересы подчиненных групп могут артикулироваться как коллективные проекты, которые ломают оковы существующего гендерного порядка. Это может происходить и просто в фантазии, и в форме классической литературной утопии. Но кризисные тенденции, обсуждавшиеся в Главе 7, создают реальные предпосылки для трансформационной практики. В этом случае формирование коллективного проекта включает артикуляцию интереса некоторой группы в измененном гендерном порядке, определяющую историческую перспективу как движение от депривации или подавления в настоящем к равенству или освобождению в будущем.
В этом контексте функция теоретизирования является важнейшей из всех видов интеллектуального труда. Для того чтобы просто сформулировать такой интерес, необходимо психологически дистанцироваться от существующего гендерного порядка, сравнивая его с возможными альтернативами. При теоретизировании существующего гендерного порядка центр внимания перемещается на конфликт интересов. Ожидаемым результатом в этом случае выступает категориальный подход, как видно на примере радикального феминизма. Но категориальный подход создает сложности в понимании процессов трансформации и формирования политических сил. Поэтому даже на стадии восхождения теория такого типа едва ли будет пересматриваться или корректироваться под воздействием практики.
Только что приведенное широкое противопоставление нуждается в двух важных уточнениях. Во-первых, интересы группы, соблюдаемые при данном гендерном порядке, могут также артикулироваться в трансцендентном проекте. В данном случае имеется в виду борьба за гегемонию, обсуждавшаяся в Главе 6, вытеснение авторитарного патриархата в XVIII–XIX веках маскулинностью, ориентированной на техническую рациональность и институционализированной посредством бюрократии и рынков. Помимо всего прочего, это предполагало создание утопических теорий общественного договора и политической экономии, которые отражали интересы восходящих групп мужчин. Другой пример – терапия, направленная на формирование подлинной маскулинности, и движение за освобождение мужчин в 1970-х годах. Здесь трансценденция потребовалась потому, что существовавший гендерный порядок воспринимался как нефункциональный и модернизация маскулинности была необходима как спасательная операция.
Во-вторых, инертный интерес, определяемый существующими моделями неравенства, всегда может быть выражен несколькими способами, как показывает история идеологического конфликта. Например, одной из распространенных реакций на кризисные тенденции является страх потерять то, что человек уже имеет. Так, консервативные (right-wing) политики добиваются определенных успехов, артикулируя интересы женщин именно таким образом. Известно, что самые резкие возражения против феминизма исходили как раз от женщин. Угроза семье воспринимается как угроза матери, когда фемининность определяется в связи с заботой о детях и домашней работой, когда семья является единственной сферой, в которой женщина обладает какой-то властью.
Эти возможности означают, что модель гендерной политики не может быть механически выведена из структурного анализа. Выстраивание политических сил – это всегда вопрос того, как сформировались интересы и какие между ними были образованы альянсы. К примеру, программы равных возможностей в государстве развивались посредством альянса между технократически ориентированными мужчинами, заинтересованными в эффективности труда, и женщинами-профессионалами, продвигающими интересы женщин в том виде, в каком они были сформулированы либеральным феминизмом.
