Ознакомительная версия. Доступно 21 страниц из 101
– У меня на руках нет тузов, – говорил азартно Чезаре, глядя на него свысока, – зато имеется король! Итальянский король. Он географ, а чтобы два географа не договорились между собой…
– Война не география! – сказал Альчиде с непривычной резкостью.
Баттисти тоже не удержался и бросил ему тогда в коридоре с брезгливым раздражением:
– А ты был прав – все-таки ты тедеско!
Это было и справедливо, и несправедливо. Действительно получалось, что своей позицией по отношению к союзу, развязавшему войну, Альчиде выражает вассальское преклонение перед немцами.
Но не в том было дело. Альчиде Де Гаспери все время повторял самому себе, что никогда бы не принес мировые законы в жертву собственным страстям. А Чезаре ради своей мечты готов был нарушить все правила и законы, и потом, не в силах понять, что еще он может сделать для Тренто, записаться в альпийский батальон. Какая глупость!
«Он, не раздумывая, отправился на войну. Не раздумывая! А когда Чезаре думал?»
Сейчас Де Гаспери смотрел на лежащий внизу город и задавал себе один вопрос – материально ли исступленное желание? Чезаре совершил ошибку, роковую для него и для других, но ведь он победил. Победил, ничего для этого не сделав. Его жалкая операция не в счет: победил не его отряд, не он сам, а только его желание.
«Его желание оказалось сильнее моего благоразумия. И значит… Бог воевал на его стороне!»
Вот это и не давало покоя премьеру великой страны. У него тоже был повод раскрыть карты.
«Такие люди должны держаться друг друга… Особенно если они итальянцы. Так он сказал. А меня назвал тедеско. Но кто из нас спасал Италию от банкротства? И кто из нас привел в политику того, кто ее до этого банкротства довел?»
Эти тщеславные, полные запоздалой обиды мысли потонули в других, гораздо более сильных. Ему даже этих мыслей не пришлось стыдиться, потому что он прогнал их. Эти мысли так же быстро улетели, как и пришли: они были не его. Просто захотелось продолжить прерванный спор, чтобы не умолкал собеседник. Сейчас ему не хватало собеседника. Один над всеми неизбежно говорит монологами, а Де Гаспери хотелось услышать голос.
«На, возьми, тедеско!»
Он открыл сборник стихов Кардуччи, все еще ощущая рядом другой, испытующий взгляд.
«Passa la nave mia con vele nere, Con vele nere pe ‘l selvaggio mare…» («Парус я черный поставлю на черной галере. На черной галере выйду в бурное море…»)
– Ты так и сделал, – сказал Де Гаспери. – Поставил черный парус и вышел в бурное море на черной галере. Но чего ты добился, флибустьер?
Де Гаспери был «Spettatore». Лучшего псевдонима и не придумаешь. Он всегда был только зрителем, наблюдателем. Все остальное происходило само по себе, помимо его воли. Как будто его в то время и не было на Земле.
Он видел, как в Тренто входят итальянские войска. Воины шли стройными рядами, жестко чеканя шаг, и все, без исключения, аскетические лица были повернуты в одну сторону – туда, где стоял замок. Теперь Буонконсильо стал символом героической смерти, почти «Sanctum Sepulchrum». И руки стрелков одновременно вскинулись в последнем приветствии тому, кого с ними не было…
– Прекрасная смерть, – промолвил Эндричи, но совершенно спокойно, даже равнодушно, и с очень странным выражением на лице.
– И нелепая, – бросил Альчиде.
– Прекрасная смерть всегда нелепа, – сказал отец Челестино. – Разве теперь это важно? Люди поворачивают колесо истории по своему усмотрению. Но судят их за это не люди. Люди их только вешают. Вот в чем парадокс.
Альчиде никогда не задумывался над этим, но вдруг понял, что его наставник прав: трагичнее всего именно нелепая и никому не нужная смерть – она никогда не будет забыта, и память о ней, даже угасая, разгорается с новой силой.
Чезаре сам выбрал свой путь. Это не значит, что все должны были следовать его примеру. У него было много достоинств, но были и недостатки. Баттисти ведь совсем не умел ждать.
Он, Де Гаспери, ждать умел. Он ждал всю жизнь. А когда он ждать перестал, когда устал его дух, и ничего больше не хотелось, он получил то, о чем Баттисти и мечтать не мог. Он получил Италию. Всю Италию.
Де Гаспери не испытывал ни радости, ни торжества. Он просто делал то, чего ждали от него все эти люди. В сущности, всю свою жизнь он был только человеком долга. Ему хотелось гордо вскинуть голову, но вместо этого он, сам того не замечая, втягивал ее в плечи.
Хотелось говорить с металлом в голосе, но голос его был тихим и неуверенным, как будто, говоря, он продолжал о чем-то думать, в чем-то сомневаться.
И никто из итальянцев этого не замечал. Как будто, вручив ему свою страну, они сами дорисовали его облик, а потом взирали на него с благоговением – как на Бога. Они опускались на колени на всем пути, где проезжал его автомобиль. Но ему это было не нужно. Де Гаспери понимал, что вместе с Италией ему досталось и что-то еще, то, что сейчас не дает ему покоя.
Де Гаспери вспомнился Инсбрук. Ноябрь 1904 года.
Ничего больше нет во Вселенной,Кроме вечного ноября…[446]
– Почему ноября? И почему «вечного»?
– Не знаю. Думаю, это аллегория. Природа умирает, и ноябрь навевает мысли о конце жизни…
Как давно это было! Пятьдесят лет назад они решились на эту авантюру. Они даже не считали авантюрой свое законное право открыть на земле, где полно итальянцев, свой факультет права. Почему все юристы получают образование в Вене? Ведь Тироль – это не Вена. Почему их все время учат соблюдать законы давно прогнившей монархии? Это были слова флибустьера, поднявшего черный парус. Тогда, в ноябре 1904 года, он был не похож на возбужденного, суетливого политика, с блестящими глазами и горячечным румянцем, из итальянских коридоров. Да и они все казались тогда другими. Как будто умерли в том ноябре, как художник. Как же его звали? Он вспомнил: Август Пеццеи.
Вокруг кипели страсти, бились стекла, сочинялись статьи и стихи, искали убийц, а он, студент венского университета Альчиде Де Гаспери, читал «Фауста» в тюремной камере и боялся, что его отчислят с факультета за инсбрукские беспорядки. Ректор из Вены грозил репрессиями и дисциплинарным разбирательством. Эрнеста публиковала в «Il Popolo» пламенные статьи о том, что чувствует жена коммунара, арестованного австрийской охранкой. Чезаре давал интервью прямо из тюрьмы.
Потом это были уже совсем другие люди и другая жизнь. Нельзя повторить прошлое. Именно это и хотел сказать Джозуэ Кардуччи. Ведь так?
«Ты прав, тедеско!»
Альчиде слышал голос Чезаре Баттисти, энергично взывавшего к здравому смыслу в парламенте 24 октября 1911 года:
– Эта монархия не в силах управлять не только своими территориями, но и собой! Вы взгляните, что делается с ее правительством. Если эту беспомощную компанию казнокрадов можно назвать правительством! Они второй год не в состоянии утвердить собственный бюджет! Почему мы, итальянцы, должны подпирать своим плечом эту давно развалившуюся страну? Они считают нас своими рабами и требуют верности – разве это не самая большая нелепость на свете?
Ознакомительная версия. Доступно 21 страниц из 101
