— Из двоих француз только ты… Не нужно, дорогой… Он ещё не стал моим дружком в твоем понимании дружбы… Как бы там ни было, я действительно сожалею, что не могу ответить на твое чувство. Я заговорила об этом в последний раз и понимаю, что нарушила соглашение…
— Достигнутое высокими сторонами в ходе переговоров на борту джонки да Сузы, — докончил фразу Бруно. — Но остается вопрос, пока неразрешимый для меня. Зачем ты на самом деле появилась на лекции?
— Твой телефон два дня молчит, Бруно. Ты скрываешься. Даже Рутер Батуйгас не говорит, где ты. О лекции было объявлено ещё две недели назад. Вот я и попытала счастье…
— Нечто важное?
— Помнишь мою колонку в «Стрейтс таймс» о крахе «Голь и K°» и «Ли Хэ Пин» и ещё о том, как все началось с приобретения Клео Сурапато позолоченного кулака?
— Да.
— Я видела кулак в конторе адвокатской фирмы «Ли и Ли». Клео переправил реликвию старой лисе Ли. За какие услуги?
— О том, что реликвия перешла в другие руки, я знаю… В этом посодействовал некий бакалавр Ван Та, дружок сына Клео. А вот за какие услуги — не ясно… Но я все равно признателен за информацию, Барбара. Как я могу отблагодарить тебя за заботу?
— Пообещай не трогать русского, — сказала Барбара. — Вот все, что мне нужно…
Было что-то зловещее в том, что золоченый кулак, украденный с грузовика на берлинской Рейхштрассе, проскочил обыск французской жандармерии, осмотры в казармах Легиона, уцелел в болотах, джунглях и пожарах только для того, чтобы превратиться в фетиш, из-за которого два китайца готовы перегрызть друг другу глотки и растоптать его, Бруно. Из-за трехсотграммового куска старого дерева…
— Ты просишь невозможное, Барбара.
— Как это понимать?
— Его невозможно тронуть. В том смысле, что мне это бы и в голову не пришло… Как бы я его не ненавидел! От русских теперь приходиться держаться подальше. Все, что связано с ними, попадает под лупу. Протяни ему руку, и фото навсегда останется в файлах Интерпола…
В зале, где, кроме Бруно и Барбары, уже никого не было, выключили подачу кондиционированного воздуха. Парило, а лицо Бруно оставалось сухим. Лучи солнца, пробивавшиеся сквозь затемненные стекла, серебрили седину в его усах, хотя ежик над выпуклым лбом стоял безупречным соломенным нимбом. Косой шрам на крутом подбородке порозовел, тени под глазами стали коричневыми, вечными от вечной усталости.
Барбара быстро провела ладонью по ежику. Он оказался необычно мягким.
— А я думала, твои волосы жесткие.
Бруно коснулся губами её руки.
— Я вот что… вот что…
Не следовало, конечно, ему сообщать.
— Мы дадим колонку, Бруно… Общие идеи получены от аудиторского совета, а детали предоставил адвокат Ли… Они собираются разгромить Клео Сурапато. За то, что в деле о банкротстве Ли Тео Ленга он как бы олицетворяет бывшего партнера «Ассошиэйтед мерчант бэнк». Клео разденут догола, вываляют в перьях и проведут в таком виде по Сити…
— Там, где кровь голубая, и богатства старинные… Это, кажется, твой стереотип, Барбара?
— Подумай о себе, Бруно, — сказала Барбара и пожалела о допущенной слабости.
Лябасти взял её за локоть и мягко повернул лицом к выходу. Она почувствовала, как напряглась от сдерживаемой ярости, сделалась деревянной его рука.
Русский, оказывается, действительно торчал в фойе — рассматривал сероватые акварели «постбиологической живописи», выставленные японским аспирантом. Как сообщалось на специальном плакате, любовь, дружба и общественно-полезная деятельность кольчатых червей в океане на глубине пяти тысяч метров будили, оказывается, нужные ассоциации и заставляли оглянуться на последствия электронной цивилизации на земле.
— Вон твой коллега, — сказал Бруно. Улыбка на его лице восстановилась.
— Желаю удачи, — сказала Барбара.
Обычно Бруно испытывал чувство гадливости, наблюдая парализующее воздействие людей, оперирующих большими деньгами, на представителей низших классов. Севастьянов, несомненно, являлся таким представителем. Как все российские бизнесмены, в первом поколении соприкоснувшиеся с крупными суммами, в душе он оставался нищим. Отступные, которые Бруно Лябасти решил ему предложить через Клео или Джеффри, москвичу не переварить в сознании так же быстро, как это сделал бы его коллега, выросший в условиях рынка. Необходимо время, чтобы Севастьянов обвыкся со сделанным предложением. Принюхался, скажем так, к наживке.
Сопровождать Клео на встречу с Севастьяновым поручили Кроту, поскольку он лично знал русского банкира, пониженного в должности и, кажется, презираемого всеми своими. Свидание полагалось провести в Золотом салоне гостиницы «Шангри-Ла» на Орчард-роуд. Разговор предстояло начинать с обсуждения висящей там картины бессмертного Чжана Фуцзо «Императорские фазаны» стоимостью в двести пятьдесят тысяч американских долларов… Интересно, как этот заскорузлый хорек с Севера отреагирует на такую сумму, когда её назовут в виде намека?
Клео, позвонив Севастьянову, сказал, что приглашает его на беседу по рекомендации адвокатской конторы «Ли и Ли». По служебному телефону в помещении представительства своего холдинга — телефону, вне всякого сомнения, прослушиваемому русской контрразведкой, — хорек не решился задать уточняющие вопросы. Он немедленно согласился на встречу…
Определенно, русский ведет личную игру. Интрижка с женой сотрудника посольства в Бангкоке — немаловажный штрих в пользу такого предположения. Отношения с дамой серьезные. На двести пятьдесят тысяч они проживут и без России. Была бы любовь…
Бруно вел «ситроен» по эстакаде над лагуной. Далеко внизу, напротив причала Клиффорда, красные джонки, подняв плавники парусов, уваливались под ветер. Если бы Барбара приняла предложение, которое он сделал ей на палубе посудины да Сузы… Если бы приняла! Какой бы сейчас виделась жизнь! Он сбросил бы с рук «Деловые советы и защиту», Индо-Австралийский банк, остановил бы захват «Нуган Ханг бэнкинг груп» и наплевал бы на «Мосберт холдингс» вместе с китайскими скорпионами Клео и Кротом, а в придачу на «Бамбуковый сад» и Круг! Да, он вынашивал большой жизненный план… Возможно, этот Севастьянов тоже вынашивает собственный большой жизненный план, связанный с женщиной, которая приходила к нему в номер в бангкокском «Амбассадоре»?
Если русский ловкач — кто мог бы ожидать такое от тихони? — схватил эту рептилию Клео за хвост, именуемый Ли Тео Ленгом, он же Амос Доуви, то хвост придется отбросить, причем за выкуп. Сто восемнадцать миллионов стоят четверти миллиона. Назовем это налогом на дураков…
Заверещал мобильный телефон.
— Слушаю, — сказал Бруно.
— Рад вас слышать, дорогой господин Лябасти… Здесь стряпчий Ли из юридического бюро «Ли и Ли».
— Взаимно, почтенный господин Ли. Взаимно… Внимательно слушаю вас.
— Только пожелание… Да, именно только оно. От членов аудиторского совета. У них там складывается впечатление, что ваши дела необходимо передать…
