— Как чудно! — промолвила девушка, набирая полную грудь прохлады.
— Действительно, — вежливо поддержал я, не зная, как половчее от нее отвязаться.
Сказать, что хочу побыть один? Попросить зайти в номер за зажигалкой? Оттолкнуть ее в сторону? Она ударится головой о металлические перила и…
— Эх, кажется, я забыл в машине бумажник, — проговорил я, хлопнув по карману. — Сейчас вернусь.
И оглянулся. И сразу понял, что пропал, безнадежно пропал: из глубины танцующего зала ко мне спешили темные фигуры, полные мрачной решимости.
— А, старичок, — послышался знакомый баритон с напряженной, деланой веселинкой. — Слушай, там непонятки кое-какие возникли, тебя главный к себе требует.
— Ага, — произнес я спокойно, — сейчас только бумажник из машины возьму. Один момент!
— Это срочно, старичок, — преградил путь Вася.
— Срочно! — подтвердил Недыбайло, трехстворчатым шкафом возвышаясь рядом с ним.
— Срочно? — глуповато удивилась Алина, зачем-то оглядываясь. — Ах, срочно! — понимающе усмехнулась она.
Я понял, что это конец. И прекратил сопротивление.
А ведь я так здорово придумал, так чудно все разыграл… Мне опять не хватило каких-то тридцати секунд, не хватило нескольких лишних вздохов, не хватило десяти шагов до вожделенной свободы… Это конец!
В сопровождении несговорчивой охраны я поднимаюсь по витиеватой лестнице. Шаги приглушенно звучат по устланному дорожками полу.
Что делать? В каскадеры я не гожусь, но…
А что, если… Удар под дых, а когда Вася сложится, как нож, применить болевой прием к Недыбайле… Только если он подействует, этот болевой прием, сквозь дециметровый слой жира… Нет, пожалуй, рискованно. Слишком рискованно.
Картины Шишкина на стенах бесконечного коридора, мягкий свет ламп…
А что, если кинуться к окну, выбить стекло и мягко приземлиться на подвявшую клумбу? Эти офисные работники, пленники остеохондроза, заложники геморроя, не успеют и глазом моргнуть, как…
Нет, не пойдет: на окнах чернеют кованые кружева решеток.
Вот дверь моего номера… Замедляю шаг по ковровой, вытертой посередине дорожке. Сейчас створка откроется и…
Сделаю резкое движение, врываюсь первым, захлопываю дверь, запираюсь изнутри, а потом…
Дверь отворяется беззвучно. В кресле, натужно стонущем под массивным телом, вольготно развалился сам Дерев. Перед ним на журнальном столике — мой ноутбук. Распотрошенный портфель вывалил на полированную поверхность бумажные внутренности.
Но как они догадались, как?! Ведь я так хорошо все продумал…
Воздух вокруг главного словно искрился грозовым электричеством. Сгущались воображаемые тучи, виртуальное солнце безнадежно тонуло во мраке неминуемой грозы…
— Садись, Александр, — мягко кивнул Дерев, указывая на кресло напротив себя, — в ногах правды нет.
— Собственно говоря, а что…
— Нам идти, Станислав Петрович? — прорычал Недыбайло.
— Нет, останьтесь. Втроем, надеюсь, мы скорее доберемся до истины.
Я нехотя опустился в кресло, все еще просчитывая в уме варианты спасения.
Проход к двери заграждает хлюпик Вася… Один удар, вылететь в коридор, сразу в машину, в аэропорт, любой рейс в любую страну, а там…
— Может, сам объяснишь? — перебив мои тайные мысли, с мерзкой ухмылкой спросил босс, по-наполеоновски скрестив руки на груди.
— Что именно? — Я тянул время.
— Что это все значит? — Кипа бумаг, шурша, рассыпалась в воздухе и плавно опустилась на пол.
— А что это значит? — С деланым недоумением я приподнял двумя пальцами листок и уставился на него с первозданным любопытством.
— Не узнаешь? А ведь эти документы у тебя в портфеле нашли.
— Да? — удивился я еще больше.
Рыжий портфель вынырнул из темноты.
— Портфель ведь твой, если не ошибаюсь? И бумаги твои.
— С чего вы взяли, что он мой?
— Надпись «А.Ю. Рыбасову от коллег».
— Господи, какая глупость! — радостно усмехнулся я, шалея от собственной смелости. — С чего вы взяли, что я какой-то А.Ю. Рыбасов?
— А кто ты? — оторопел Дерев.
— Господа, меня зовут Иннокентий Иванович Стрельцов! Очень приятно познакомиться. Я работаю в Детском драматическом театре, артист. Так сказать, служитель Мельпомены. А в здешних пенатах отдыхаю от театрального напряжения и артистических интриг… — Я мелко, по-дурному хихикнул и, внезапно подскочив в кресле, пронзительно заорал во все горло, выгребая из закромов памяти жалкие остатки школьных знаний: — «Мороз и солнце, день чудесный…»
Доорать я не успел, как был вновь водворен в кресло могучей и неласковой рукой.
— Ладно, ладно… Пошутил и хватит, — миролюбиво проговорил Дерев. — Так вот, Александр, твои махинации раскрыты. Тебе придется вернуть всю сумму. Деньги-то не малые… Контракт на поставку кокосовой копры будет объявлен недействительным, а сделка признана ничтожной.
— Не понимаю, что вы от меня хотите? — С туповатым удивлением я оглядел присутствующих. В моем театральном баритоне переливалось благородное возмущение. — Какие деньги? Какой контракт? Какая копра? Я бедный актер погорелого театра, я ничего не знаю о деньгах и контрактах. Служу музам и все такое. Простите, мне пора…
Паясничая, я внезапно вскочил на ноги, при этом стараясь занять стратегически выгодную позицию у двери, но был вновь опрокинут в кресло десницей властной и жесткой, чтобы не сказать жестокой.
— Что ж, если не получается по-хорошему… — Мрачные фигуры со всех сторон обступили меня, придвигаясь все ближе, наваливаясь дурной угрожающей массой. Такие прирежут в подмосковной благословенной тиши, не моргнув глазом, а потом скажут, что так и было.
И тогда я вызывающе расхохотался им в лицо. Это ничего, сумасшедшим это не возбраняется. А я в данный момент был совершенно и абсолютно сумасшедшим. А что еще мне оставалось делать?
Упиваясь восторгом безумия, я рухнул на колени, сшиб со столика вазочку с цветами (вода выплеснулась на брюки), съежился на пыльном паласе в позе разрубленного лопатой червяка, дернулся, взвыл и покатился кубарем под ноги опешившего Васи. Тот оторопело ойкнул и на всякий случай отскочил в сторону.
Еще минут пять я выл, хохотал и катался, в тщетной надежде сорвать аплодисменты привередливой публики.
Но публика не желала рукоплескать. Она за это время окончательно пришла в себя.
— Долго он будет нам морочить голову? — раздраженно осведомился Дерев у своих подопечных.
Те растерянно возвышались на заднем плане.
— Послушайте, а ведь он действительно… — Васю Петина внезапно осенило. — Помните, что про него говорили? Какая-то деперсонализация и что-то еще… Он колбасу из мусорного бака жрал… Да он псих, разве не видно! Я всегда это говорил, а мне не верили.
