12.1. Соотношение любви и секса
Известный социолог Питирим Сорокин писал в начале XX в., что любовь проявляется в двух формах. «Если внимательно присмотреться к тем формам, в которых в наше время проявляется любовь между полами, то нельзя не поразиться одним весьма странным и, если угодно, даже парадоксальным противоречием этих форм: никогда, казалось бы, любовь не была столь возвышенной, столь идеалистичной, как теперь. С ростом цивилизации развивалось и эстетическое чувство человека, оно постепенно очищалось от своих биологических корней, все более и более отделялось от биологически-половых вожделений, все обильнее и сильнее окрашивалось “цветами” культуры и психики, в итоге чего любовь перестала быть простым удовлетворением биологической потребности, а стала не столько единством тел, сколько единством душ. Спросите большинство людей, что они понимают под любовью — просто ли физиологический половой акт или же нечто иное, более возвышенное, — и ответ будет вполне определенный. Спрошенный, вероятно, пожмет плечами и если не скажет, то сделает вид, говорящий: “За кого вы меня принимаете?”, и самый вопрос, пожалуй, примет за оскорбление. И с известной точки зрения он, несомненно, будет прав. Но, констатируя это, нельзя закрывать глаза и на рост совершенно противоположного явления, несомненно прогрессирующего с ходом цивилизации <…> явления, также называемого любовью, — а именно “ресторанную” любовь. Этот термин я употребляю для обозначения всех тех половых отношений между мужчиной и женщиной, которые (в какой бы форме они ни проявлялись) преследуют не идеальные задачи “единения душ”, симпатии, дружбы и “чистой возвышенной любви”, а именно целью простое единение тел, за плату (проституция) или бесплатно, все те бесчисленные связи — мгновенные или длительные, — где индивид для индивида важен прежде всего как “самец” или “самка”, могущие удовлетворить надлежащую физиологическую потребность. В этих отношениях характерно пренебрежение “духовным Я” соответствующего человека: для “него” не важно, кто она по своему психическому укладу, умная или глупая, веселая или печальная, каково ее мировоззрение, взгляды, симпатии, антипатии и т. д. и т. д.; для “него” в этом случае важно лишь, достаточно ли “жантильно” она выглядит, возбуждает ли его “хотение” и согласна ли в тех или иных условиях удовлетворить его» (с. 276).
Русская литература, и особенно поэзия Серебряного века, в основном воспевала плотскую (сексуальную) любовь, отражая и укрепляя мнение многих, если не большинства обывателей, что это и есть истинная любовь. Об этом Питирим Сорокин писал следующее:
«Как известно, любовь всегда была излюбленной темой художественного творчества и, в особенности, лирики. И современная литература не избегла этой участи <…> Большинство современных поэтов воспевают почти исключительно ресторанную любовь. Я уж не буду говорить о таких лицах, как Арцыбашев — наиболее прямолинейный изобретатель “кушеточно-диванной” любви. Для его персонажей иной любви как будто и не существует. Начиная с “Санина” и кончая “Ревностью” и даже “Войной”, где автором выведен мельком антагонизм “духовной” и “физиологической” любви, — он изображает исключительно ресторанную любовь и неразрывно связанную с путешествием от кушетки к кровати и обратно.
Возьмите других. Возьмите Брюсова, Сологуба, 3. Гиппиус, Бальмонта, Городецкого; возьмите более новых — И. Северянина, А. Ахматову и т. д. и т. д.; все они в этом отношении в главном одинаковы, для всех них любовь — непременно плотская любовь. Все психические аккорды, тоны и обертоны — все это нечто второстепенное в их “любви”, альфой и омегой которой являются прежде всего самец и самка. Физиология — вот фундамент и канва, психические же парения, надрывы, стоны, вздохи, смех, отчаяние и надежда и т. д. — все это лишь “узоры”, одни лишь архитектурные украшения на здании любви, созданном из физиологических кирпичей. В мою задачу не входит подробный разбор творчества этих поэтов с этой точки зрения. Напомню лишь, что “Ярило” Городецкого, “Замороженно вулканическая страсть” лирики Гиппиус, “Солнечная любовь” Бальмонта, “Навьи чары”, “Подвязки” и даже “Лилитт” Сологуба — все они решительно ресторанно-физиологичны.
А Брюсов? Ну кому же не известны аккорды любви Брюсова!
Сегодня, сегодня одни и вдвоем.
Притворно стыдливо прикроются глазки,
И я развяжу голубые подвязки
И мы, несмущенные, руки сплетем.
Сладострастие — лейтмотив его любовной лирики. И все те разноцветные узоры отчаяния, ненависти, садизма, пустоты, лжи и тоски, которыми так богато творчество Брюсова, — все это идет и вырастает отсюда и возвращается сюда же.
Выражениями, подобными: “мы женщины — мы ведьмовский напиток”, “опухшее женское тело”, “женское тело — труп”, “женщина — зверь”, “сплетение и расплетение рук” и “звуки поцелуев”, “простыня и пуля, сало и кровавая бледность губ”, “объятия”, “груди” и т. д. — пестрит вся лирика Брюсова.
