Ознакомительная версия. Доступно 21 страниц из 102
— Вы не пришли на мой хурал в степи. Вы не хотели взять эту землю под свою руку, почему вы орете, когда вы ее и не получили? Если вы хотите получить свой надел — вы пойдете вместе со мной дальше на юг. Там будет еще земля, и, если вы заслужите ее — я вам ее дам.
Ханы замолчали, переваривая его заявление, и принялись согласно кивать головами. Почти все. Четверо, среди которых был молодой хан, который уже возражал Грону, вскочили на ноги, и молодой заорал:
— Мы живем по законам предков и не хотим слышать иноверца! Мы сами возьмем землю, и ту, которую захотим…
Больше ничего они сказать не успели. Грон ждал именно этого момента — открытого неповиновения. И он с удовлетворением увидел, что почти правильно вычислил их. Трое сидело рядом, в том углу, где он и рассчитывал, и только четвертый располагался немного в стороне, через три человека от них. Но это было поправимо. Грон резко взмахнул рукой, и четыре сюрикена, зажатые между пальцами правой руки, вонзились непокорным в горло. У стоявшего в стороне сюрикен прошел немного грязно, но при этом эффектно располосовал глотку. Так, что, рухнув плашмя на ковер, он предварительно обдал сидящих рядом фонтаном крови. Над поляной повисла шоковая тишина. А Грон грозно рявкнул куда-то в пространство, и из-за деревьев вышел дюжий боец, почти на голову выше его самого. Грон молча взял у него свиток, перо и под обстрелом изумленных, а порой и испуганных глаз начертал несколько строк и так же молча вернул. Затем он обвел ханов грозным взглядом и хлопнул в ладоши. По этому знаку, как и в прошлый раз, выскочили танцовщицы и музыканты, а слуги начали расставлять яства. На этот раз танцовщицам пришлось постараться немного дольше, прежде чем ханы смогли развеселиться. И в этот раз Грон должен был сидеть до конца. В скором времени к нему подошел хан Уде и спросил:
— Не скажет ли Великий вождь, что за ритуал он совершил после того, как наказал нерадивых.
Грон сдвинул брови и громко, так, чтобы было слышно всем, заявил:
— Я приказал своим воинам покарать родные орды отступников.
Хан кивнул, и некоторое время раздумывал над его словами, а потом осторожно спросил в наступившей тишине:
— Но рядом с тобой был только один воин, и ты не сказал ему ни слова?..
Грон сурово оглядел ханов, с жадным любопытством прислушивающихся к разговору, и сказал:
— Я НАПИСАЛ им.
После чего встал и, гордо вскинув голову, покинул поляну. На следующий день ханы двинулись в обратный путь. С задумчивым видом рассматривали они пирамиды из отрубленных голов степняков мятежных орд, специально сложенные вдоль дороги.
Когда последний из ханов покинул лагерь Грона, он с облегчением вздохнул. Он рассчитывал, что заключительным представлением сумел сохранить жизни не только коневодов, кузнецов и ремесленников, но и учителей. В его планы входило, что следующее поколение степняков должно быть обучено грамоте. Он еще многое собирался изменить в этом мире.
Корпус и элитийская армия соединились там, где и рассчитывали, — на равнине у города Сдранга. Здесь Срединный хребет был наиболее пологим и практически каждая долина имела выход на противоположную сторону. Корпус подошел к лагерю армии на закате. Грон, как обычно, ехал в голове колонны, с Багровым глазом Магр на груди. Разведчики Корпуса принесли в лагерь весть о его приближении задолго до того, как показались колонны Корпуса. Поэтому когда Грон подъехал ближе, то увидел, что весь лагерь высыпал навстречу по обеим сторонам дороги. А на валу у ворот стояли Толла с Югором и смотрели на него. Грон под восторженные крики элитийцев дал шенкеля Хитрому Упрямцу, подъехал к жене и сыну, одним движением вскинул их в седло и, не меняя аллюра коня, двинулся вперед. Они торжественно проследовали через лагерь и под несмолкающие вопли восторга скрылись в большом белом шатре. Едва за спиной упал полог, Грон сбросил маску торжественности и крепко прижал к себе Толлу и сына. Толла тоже, по-видимому, еле сдерживалась все это время, потому что, как только приникла к Грону, разревелась. Югор вцепился ручонками в ноги отца и матери и в свою очередь не выдержал и начал хлюпать носом. Несколько минут они просто стояли, тесно прижавшись и вдыхая уже немного забытый, но умопомрачительно родной запах друг друга. Наконец Толла оторвалась от Грона и, утерев слезы ладонями, бросилась в глубь палатки. Грон подхватил сына на руки и пошел следом. За занавесями стоял небольшой стол, уставленный яствами, а возле него — ложе, накрытое пушистыми шкурами барсов. Толла усадила мужа на ложе, опустилась на колени, стянула с него стоптанные сапоги и принесла таз с теплой водой. Омыв ему ноги, она стала вытирать их чистым полотенцем, но, когда Грон положил свою заскорузлую ладонь ей на голову и нежно провел по волосам, Толла снова не выдержала и, прижавшись лицом к его ногам, опять разревелась. Грон подхватил ее на руки и посадил на колени, крепко прижав к себе. Югор ужом ввинтился под отцову руку и затих, прижавшись к боку. Так они и сидели, сплетясь в некое многорукое и многоногое существо, пока Толла не ахнула и, спрыгнув с колен Грона, не подвинула мужу блюдо с мясом и овощами, укрытое крышкой, чтобы еда не остыла. Пока Грон ел, она сидела на ложе, поджав под себя ногу и положив руку на его колено, и Грону казалось, что сияние ее глаз освещает шатер больше, чем масляные лампы.
Они засиделись до полуночи. В этот вечер их никто не беспокоил, но они не замечали этого. Они потеряли счет времени и говорили, говорили, плакали, смеялись, дурачились и снова говорили… Наконец Югор задремал в уголке ложа. Грон осторожно взял сына на руки и отнес за занавеси в дальний конец палатки, где было специально устроено маленькое ложе. Когда он вернулся, Толла уже ждала его. Она сидела на ложе нагая, а все масляные лампы, кроме одной, были потушены. Грон подошел. Она протянула руку и, потянув его к себе, усадила на ложе, потом соскользнула на пол и гибким, кошачьим движением прянула в середину отгороженного занавесями пространства. На мгновение замерев, она обдала его жарким взглядом и двинулась вокруг него, слегка пощелкивая пальцами и затянув вполголоса ту низкую, вибрирующую мелодию, которую он впервые услышал на дровяном дворе храма богов Близнецов острова Тамарис. Но в этот раз она звучала совершенно иначе. Теперь ее исполняла не юная девочка, слегка обученная любовным позам и приемам и ничего еще не знающая ни о любви, ни о жизни, ни о страсти, ни о горе, в этот раз ее вела зрелая и искусная женщина, которая с неистовой страстью желала именно этого мужчину. И которая знала, что после долгих лун ожидания и тревоги она наконец-то получила его. Это буквально выплескивалось из каждого звука, и Грон почувствовал, что больше не может сдерживаться, он еще попытался совладать с собой, на мгновение закрыв глаза, но все оказалось напрасным — волосы Толлы хлестнули его по груди, он почувствовал, как вскипела кровь, и, еле сдержав крик, прыгнул к ней… Первый раз это произошло внизу, у ложа, и Толла, подавляя дикий выкрик, как тогда в лесу, вцепилась зубами в землю.
Утром они проснулись от того, что Югор влез на ложе и уселся на ногу отца. И поскольку их ноги и руки были переплетены, то проснулись оба. Грон, счастливо улыбнувшись, посмотрел на сына, вдруг изменился в лице и начал суетливо оглядываться вокруг в поисках покрывала. Поймав лукавый взгляд Толлы, он на мгновение замер и, снова улыбнувшись, сокрушенно покачал головой. Оба не выдержали и расхохотались.
Ознакомительная версия. Доступно 21 страниц из 102
