Книга Тигриные глаза - Ширли Конран

Плам выглянула в окно. Толпа иностранных туристов давилась у основания Эйфелевой башни.

— В башне очень хороший ресторан для туристов — один из немногих, где заправляют сами парижане, — объяснил он.

Стиснутые в набитом до отказа огромном металлическом лифте, они поднимались все выше и выше в небо, минуя огромные чугунные перекладины, которые с земли казались совсем воздушными.

Из окна ресторана открывался поразительный вид. Плам сидела словно на небе, а под ней раскинулся Париж. Вид был не таким, как с самолета, потому что они находились не так высоко и детали оказывались совсем четкими. Ощущение было такое, словно уменьшившиеся в размерах люди, велосипеды, машины и здания превратились в движущиеся игрушки. Очарованная, Плам смотрела на Сену, Нотр-Дам, остров Сен-Луи. Величественный план Парижа просматривался во всех подробностях: широкие проспекты, заканчивающиеся замечательными сооружениями, четкие линии застройки, которая до сих пор оставалась непревзойденной в градостроительстве. Сколько здесь еще сохранилось парков и скверов, даже в современных жилых кварталах на окраинах.

Поль заказал шампанское, свежую спаржу с голландским соусом, омаров и салат. Затем они ели меренги с начинкой из каштанов, украшенные взбитыми сливками. Потом, как другие влюбленные, взявшись за руки, гуляли по старым булыжным набережным Сены. Утром была гроза, но теперь только слабый ветерок шевелил темно-зеленую листву деревьев, которая блестела в лучах солнца, словно только что отполированная.

— Жаль, что ты не познакомился с моей тетей Гарриет. Правда, ее сейчас нет в Париже, она уехала в Бургундию. — Плам пригнулась под качнувшейся на ветру веткой тополя, с которой на набережную посыпался дождь капель.

— Мне хочется быть только с тобой в этот наш последний день.

— Мне тоже, — мечтательно проговорила Плам. — Я так счастлива. — Она остановилась и уставилась в лужу, в которой отражался ее возлюбленный.

Поль стиснул ее руку.

— Быть счастливым — это намного проще, чем думают многие. И вовсе не обязательно, чтобы все в жизни складывалось удачно — так не бывает. И вовсе не обязательно для счастья не иметь проблем или не делать ошибок.

— Да, — согласилась Плам. — Наверное, треть жизни обычного человека неподвластна ему… Кто-то набрасывается на тебя, потому что поскандалил с женой, у кого-то скисло молоко к завтраку или кошку стошнило прямо на туфли.

Они шли, размахивая сомкнутыми руками в такт своим шагам, — Счастье — это когда радуешься жизни и находишь в ней удовлетворение…

— Ценишь то, что имеешь, и ничего не отвергаешь, — насмешливо подхватила Плам. — Мы называем его синдромом Полианны, которая считается у нас неисправимой оптимисткой.

— В этом нет ничего плохого. Счастливым бывает лишь тот, кто на это настроен, хочет этого. Счастье — это состояние души.

— Неужели все так просто? — Плам перепрыгнула через лужу.

Поль потрепал ее по голове, но она увернулась.

— Конечно, — заметил он, — нельзя быть счастливым, если твоя мать только что свалилась замертво или рухнул твой бизнес, но нельзя навсегда превращать свою жизнь в трагедию.

— Беда в том, что мы не можем разобраться в этой жизни, — вслух размышляла Плам. — Нам говорят, что это дорога к счастью, и мы идем по ней. И оказываемся вдовушке образа жизни, который совсем не приносит радости.

— Или в ловушке расходов и выплат, которые нам не по карману, как было со мной.

— Но как изменить свою жизнь? — Плам думала о себе.

— Начинаешь с того места, где испытываешь наибольший дискомфорт, ведь, как правило, отсюда проистекает все остальное. Вот почему я покинул Париж и вернулся в Волвер. — Он остановился, положил руки ей на плечи и заглянул в глаза. — Ты приедешь ко мне, Плам?

— Мне так хочется сказать «да». Но я не могу обещать тебе… пока.

Они оба знали, что ей предстоит разговор с Бризом. Поль засунул руки в карманы и шел молча. Но вдруг резко остановился.

— Давай вернемся в отель…

Воскресным вечером Поль стоял у сиявшего свежевымытой краской поезда на Бордо и прижимал к себе Плам. Чем меньше оставалось времени до отправления поезда, тем труднее было Плам сдерживать слезы. Когда в громкоговорителе прозвучало последнее предупреждение, она еще сильнее вцепилась в него.

— Не сердись на меня, Поль, что я не приняла то, чего мы оба хотим.

— Обещай, что вернешься.

На этом унылом вокзале его синие глаза казались еще более яркими и живыми. Не отрываясь от них, Плам с горечью прошептала:

— Я не знаю, я еще не могу сказать.

— Чего это мы шепчемся посреди этого грохота? — Поль мягко отводил руки Плам, обхватившие его шею. — Ты помнишь доктора Комбре, что лечил тебя, когда ты упала с велосипеда? Однажды он рассказал мне, как пытался успокоить богатую умирающую женщину. Сквозь слезы она сказала ему: «Вы не поняли, я плачу не потому, что умираю. Я плачу потому, что не жила».

Поезд издал пронзительный гудок.

— До встречи, — прошептал Поль с бодрым видом.

"Быть ли этой встрече?» — подумала Плам. Она с трудом улыбнулась, но глаза были полны слез. — Поль быстро поцеловал ее напоследок, вскочил на подножку тронувшегося поезда, обернулся и, помахав рукой, скрылся в вагоне. Поезд медленно удалялся.

Сердце Плам сжалось. У нее словно отняли частицу ее плоти. Дальнейшая жизнь представилась бесконечной чередой серых и безрадостных дней.

Одинокая и печальная, она слушала стук колес набиравшего скорость поезда и вдруг увидела, что торчавший из окна Поль, удаляясь, размахивает чем-то странным… И она рассмеялась сквозь слезы, узнав свою канареечно-желтую тапочку, которую потеряла, когда упала с велосипеда.