Несмотря на вполне приличный внешний вид: брюки от костюма, рубашку и галстук, я все же чувствовал, что выделяюсь из толпы. Во-первых, оттого, что рубашка была пропитана различными выделениями, начиная от пота и кончая «автографами» щенка.
Во-вторых, «Хотел Хотел» вообще не мое место. Нет, он вполне уютен и привлекателен на вид, но не для меня. Лоснящиеся, будто от самодовольства, ореховые панели, роскошные кожаные диваны, соблазнительная, манящая полутьма бара и перекипевший, пенящийся каппучино — во всем этом просвечивает желание поспеть за лондонской модой, так девочка-акселератка, потратившаяся на макияж, качает права, чтобы ее пустили вместе со старшей сестрой на фильм под грифом «только для взрослых».
В подобном месте я никогда не очутился бы с Линдси, потому что выбрасывание денег на ветер, даже не своих, вызывало у нее аллергию. Да и я, если уж на то пошло, не испытывал симпатии к таким заведениям.
В углу темного бара что-то блеснуло яркими красками. Это был Майлс Кэдуоллер-Бофорт, одетый в рубашку, которую даже австралиец назвал бы «вычурной». Идея гавайской рубахи, доведенная до абсурда: такими Гавайи можно увидеть только сквозь призму необратимой шизофрении.
— Боже ж ты мой, — пробормотал пес, — вы только поглядите.
— Ты же не различаешь цвета, — напомнил я.
— Всему есть разумные пределы, — ответил Пучок.
Майлс приближался. Он был явно очень зол на меня, но к этому чувству примешивалось и легкое недовольство собой — своим внешним видом.
— Неурядицы с багажом, — сказал он вместо приветствия. — Мое пальто уехало в Манилу. А с вами что стряслось?
— Именно это я и хотел объяснить. Я хочу вернуть вам деньги.
— Каким образом?
— Выиграть в покер.
— Прощайте, — развернулся к выходу Майлс.
— Нет, вы не поняли! — воскликнул я. — Я не могу проиграть, пока со мной этот говорящий пес.
Он покачал головой.
— Знаете, что я нахожу в вас особенно необычным, мистер Баркер?
— Запах у него чересчур высокомерный, даже для человека, — сообщил пес.
— Что? — спросил я, надеясь, что это не относится к моей любезной улыбке, которая в этот момент словно приклеилась к лицу.
— То, что для дурака вы слишком хорошо провернули это дело, чтобы выглядеть жертвой. Меня просто поражает, как такой нытик и слюнтяй мог задумать такую аферу. Вкрасться в доверие и потом так обмануть чудаковатую старушку.
— Но я же говорил, — вырвалось у меня, — что это не я…
— До свидания, — сухо обронил он.
— Скажи ему, что он ел вчера на обед паштет из гусиной печенки, — сказал, принюхавшись, Пучок.
— Вчера вы обедали страсбургским пирогом, — сказал я ему в спину.
Майлс остановился.
— И что с того, вы теперь борец за права животных?
— Скажи ему, что основным блюдом была форель, а на десерт он взял, как обычно, фруктовый торт с шоколадом.
Я повторил слова Пучка.
— Так вы подсматривали за мной, пока я обедал. И что это доказывает?
— Его женщина пользуется легким мускусным парфюмом, и на днях у него была с ней случка, — добавил пес.
Я почти в точности повторил сказанное Пучком.
— Вы что, шпионите за мной?
— Ни в коем случае, — ответил я. — Собака чувствует все эти запахи на вас. Он знает, чем вы занимались вчера, и может примерно догадаться даже о том, что вы думаете сейчас.
— Он слегка вспотел, наверное, принимает тебя за психа, — в подтверждение моих слов сказал Пучок.
— Например, в данный момент вы думаете, что я не в себе, — сказал я. — Я прав?
Майлс неторопливо кивнул.
— Чтобы догадаться об этом, вовсе не обязательно иметь психованную собаку.
— Он не психованный, — сказал я, — просто чрезвычайно чувствительный.
— Слюна пошла, — доложил Пучок, — вряд ли он завтракал. Да и в животе только что заурчало.
— Вы голодны, пес только что сообщил мне это.
— Сейчас половина девятого, и я еще не завтракал, так что вы попали пальцем в небо, — усмехнулся Майлс. — Поэтому я должен поторопиться, если позволите.
— Дыхание у него несвежее, — заметил Пучок. — Что-то с желудком.
— В таком случае вам следовало бы отказаться от грейпфрутового сока, — предупредил я.
Майлс покосился на меня, точно банковский кассир на пятидесятифунтовую банкноту, на которой, если держать ее под определенным углом, у королевы появляются усы.
— У вас язва.
— Откуда вы знаете? — подозрительно прищурился Майлс.
— Собака определила по вашему дыханию.
— Чушь собачья, — заключил адвокат-международник, проворчав что-то насчет «сырых креветок». Явно ему пришлось немало пожить в Австралии. — И какие же еще запахи уловил ваш высокоумный пес?
— На нем вчерашнее исподнее, — сказал Пучок.
Я передал эту информацию, смягчив выражения, насколько это было возможно. Майлс посмотрел на собаку.
— Вообще-то, я торопился. Вы меня разбудили, — сказал он. — Я как раз собирался переодеться.
Мистер Кэд-Боф присел на диван, не сводя с меня взгляда.
— Ну и вид у вас, — мстительно заметил он. Потом повернулся к собаке. — Впрочем, это не так важно. Когда холодно, не потеешь.
— От моего носа и в мороз не укроешься, — сказал Пучок. — Впрочем, меня запах пота не беспокоит, я же собака.
— Я понимаю, что выгляжу со стороны, как бы это сказать… не очень, — сказал я. — Для меня наступили трудные времена после кончины вашей матери. Если позволите объяснить, я уверен, что смогу переубедить вас и вы примете нашу точку зрения.
— Чью это «нашу»? — полюбопытствовал Майлс.
— Нашу с Пучком, — кивнул я на пса. — Понимаю, в это трудно поверить, но мы с ним общаемся, и он тонкий психолог. Особенно в отношении покера Я еще ни разу не проигрывал, когда он был со мной.
Пучок сел, гордо приосанившись, хотя, говоря начистоту, я сомневаюсь, что он вообще хоть что-то понимал в картах.
— Интересно, — фыркнул Майлс, — как он может говорить, чем пахнет от меня, когда он сидит рядом с вами? — Его явно задело упоминание о нижнем белье. — От вас же от самого, простите… воняет.
— Мне нравится его запах, — вступился за меня пес.
— Ему нравится мой запах, — развел я руками.
— А мой, значит, не нравится?
— Думаю, вы сами понимаете, несвежее белье пахнет не слишком приятно…
— Я ничего не имею против вашего запаха, — вмешался пес.
