Ознакомительная версия. Доступно 22 страниц из 110
Претендентов на ее сброс обозначилось немало, но выбор пал на Иону Баженова — заместителя командира полка по политической части. Не звонкая должность (а может, и она, выбор шел по многим каналам) сыграла тут свою роль. Баженов был прекрасным замполитом, но славился прежде всего как высококлассный, отлично натренированный летчик, человеком с крепким характером и твердой волей, рассудительный и предельно собранный. Не случайно, кажется, в том же году он был назначен на командирскую должность.
Баженова решили сопровождать целым полком, расположив самолеты в боевом порядке так, чтоб на разных, но, конечно, минимально безопасных расстояниях и курсовых углах от эпицентра взрыва проверить «на ощупь» воздействие ударной волны на самолетную конструкцию, да и на экипаж, конечно. Разной была и высота: кто поближе, тот повыше, кто подальше — пониже. Я сел на правое сиденье рядом с молодым летчиком, избрав место в строю на правом фланге — «подальше, но пониже». Отсюда мне хорошо был виден и Баженов, и весь боевой порядок.
Над Новой Землей, под непорочно чистой голубизной арктического неба, ровным слоем, как снежная равнина, заливаемая слепящими лучами солнца, лежали белейшие, стерильной чистоты инверсионные облака. Их верхняя кромка была, пожалуй, тысячах на четырех, ну пяти, а мы занимали ступеньками от девяти до двенадцати.
В эфире тихо. Все слушают одного Баженова. Я вытягиваю шею, еще раз просматриваю ряды самолетов. Все на месте. Поправлять никого не надо. Баженов целится, конечно, по радиолокационной мишени. Хорошо ли видит он ее? Да, хорошо, и полигон дает «добро» «на работу». Короткие условные переговоры с КП полигона спокойны и четки. Чувствую, вот-вот прозвучит последняя команда. Наконец и она — парольный сигнал, обозначающий «сброс». Я опускаю очки с густо-черными светофильтрами на глаза, нажимая красную кнопку выключения автопилота, и обеими руками крепко берусь за штурвал. Мой молоденький летчик тоже опустил очки, но совершенно механически снова взял в правую руку рукоятку автопилота, еще не осознав, что он уже отключен.
— Возьми штурвал, — тихо подсказал я ему.
Он быстро перенес руки на рога баранки, и мы оба застыли, ведя машину строго по курсу и посматривая в то место, где должно разразиться «то самое».
Светофильтры были настолько плотны, что сквозь них почти не просматривались кабинные приборы, а небо, как перед ночью, погрузилось в густые сумерки. Но вдруг в заоблачные пределы, озолотив облака, вырвалось ярчайшее свечение. Оно озарило ровным светом все окружавшее нас пространство, проникло в кабину, рассеяло тени и осветило приборы. Это длилось секунды. Свет так же тихо осел, как и появился, но спустя несколько мгновений, нас раз за разом тряхнуло так, как если бы мы, сидя в автомобиле и мчась на большой скорости, проскочили через разбитый многоколейный переезд железнодорожного полотна. Тупые удары пронизали весь каркас машины, прошли по нашим позвоночникам. Чуть закачались крылья, зарыскал нос, по циферблатам анероидных приборов загуляли стрелки.
Мы пошуровали рулями, успокаивая машину, и она снова поплыла вполне послушно.
Теперь начиналось зрелище. Слева, из ровной глади облаков, стал вдруг вздыматься и стремительно расти огромный белый купол. Едва достигнув полушара, он прорвался сквозь облачный слой, таща за собой широкий дымный столб, быстро взбиравшийся на огромную высоту, уже превышавшую нашу. А на вершине того, лучше сказать, столпа, клубился, переливаясь на солнце нежнейшими тонами всех цветов радуги, колоссальный тюрбан. На какой высоте завис он, на двадцати, тридцати километрах?…
Весь полк: как по кругу почета, прошелся вокруг того «тюрбана», опасливо посматривая на него снизу и, выйдя на южное направление, взял курс на аэродром.
Куда поплывет этот пестрый монстр, разваливаясь по пути и рассеивая радиоактивную пыль? Над какими морями, городами, степями понесут его шальные ветры, оставляя за собой убийственный след? Тогда об этом, признаться, не думалось. Я радовался успешному сбросу бомбы, ее удачному взрыву, возвращению полка в полном составе без каких-либо потерь, а перед глазами все еще стоял завораживающий своим грозным величием роскошный тюрбан. Жаль, ни у кого не было фотоаппарата. Да в те поднадзорные годы и не могло быть. Но дома нашлись акварельные краски, и ту «экзотику» я все-таки изобразил.
Дозиметры, как шариковые ручки торчавшие из наших нагрудных карманов, ничего серьезного не показывали. Все машины были целы, никаких видимых повреждений не обнаружили и техники. Исключением был самолет Баженова. Как ни уходил он на полном газу подальше от точки взрыва, все же оказался от нее ближе всех. В местах, где под белой эмалевой краской не удалось до конца смыть потемневшие пятна металла, бурели следы подпалин. Они виднелись и на других, не закрашенных снизу деталях. Потускнело остекление кабины. Кое-где, в наиболее слабых местах дюралевого покрытия, обозначались трещинки. Мегатонки не шутка, даже на безопасных, по расчетам, удалениях от точки их взрыва.
На земле баженовский самолет был продемонстрирован летному составу многих полков, но, от греха подальше, его тихо списали и перегнали как экспонат на учебную площадку Киевского высшего инженерного авиаучилища.
Это был, кажется, последний воздушный ядерный взрыв. Наступило прозрение, растянувшееся на многие годы. Испытания ушли под землю. И хотя человечество все еще оставалось заложником ядерной смерти, войны пока обходились обычным оружием. Где бы ни вспыхивали их новые очаги, они всегда и везде затрагивали наши государственные интересы. При классовом подходе к природе войн иначе и быть не могло. К близким по духу и классу мы всегда спешили на помощь — то с подачей боевой техники и всей военной атрибутики вплоть до продуктов питания, а то и с непосредственным военным вмешательством.
А за спиной другой воюющей стороны всегда стояли Соединенные Штаты со своими интересами. Так что встретиться двум самым мощным ядерным державам, скрестив оружие, было немудрено.
Нечто подобное назревало в 1967 году, когда Израиль вторгся на Синай, а Египет не смог его отстоять. Наши олигархи, израсходовав весь запас словесных аргументов, решили в ход пустить силовые.
Получаю боевое распоряжение: подготовить полк ударных самолетов и нанести бомбовый удар по израильским военным объектам. Следует их перечень.
В один из гарнизонов летит сигнал боевой тревоги. Подвешиваются бомбы, заливаются баки. Летчики и штурманы всматриваются в карты, прокладывают линии пути к целям, изучают противовоздушную оборону. Даже перед экзаменами, не особенно вникая в тонкости тактико-технических данных американских зенитно-ракетных комплексов «Хок», на этот раз, узнав, что именно они прикрывают своим огнем объекты предстоящего поражения, летный состав вдруг проявил к тем «Хокам» прямо-таки небывалый интерес, загнав в тупик даже офицеров разведки, требуя от них самых точных сведений о боевых характеристиках и координатах расположения батарей на огневых позициях.
А мои закрытые телефоны «ЗАС» и «ВЧ» не умолкают. Указания, противореча предыдущим, следуют одно за другим. Голоса раздраженные, взвинченные, нетерпеливые. Ничего удивительного. Они сами — и командующий Дальней авиацией Агальцов, и его штаб, — сидя под крепким генштабовским прессом, только успевают ретранслировать многоканальный поток грозных приказов и распоряжений, стекавшихся в конце концов в тот замордованный гарнизон.
Ознакомительная версия. Доступно 22 страниц из 110
