Меня внесли на борт на руках, чуть не перевернув шлюпку. Но тотчас окрик Пирса пресек суматоху. У нас не хватало рук, и соревнование за то, чтобы поставить паруса, было невероятным. Каждый рвался вперед, независимо от того, знал он, как это делается, или нет. Я обнаружил, что беспечно лезу вверх по мачте вместе с марсовыми матросами. Но даже проход на целый ярд по канату, чтобы отцепить найтовы, казался не таким уж страшным, поскольку корабль не качало. И был великий миг, когда белый грот под нами загудел и, казалось, наполнился золотом с первым высоким лучом восходящего солнца. Я даже отважился глянуть вниз и увидел Клэр возле шпиля, помогавшую выхаживать якорь; еще там был Израэл Хэндз, он похромал к трапу, ведя своих канониров.
С какой целью это было сделано, я понял, когда мы спустились на палубу и «Непокорная» собралась в путь. Пирс крикнул, предостерегая нас, затем что-то скомандовал, и корабль сотрясся от залпа. «Сарацин», все еще находившийся в тени, задрожал на якоре, вода взвилась фонтаном, и к небу взлетели обломки.
— Бьют в ватерлинию, — рассудительно произнес какой-то матрос.
Еще один залп — и огромный корабль дал крен. Одна из мачт вылетела из гнезда и свалилась в перепутанную массу такелажа.
— Могла бы стать ценным призом! — заметил другой матрос.
— Чепуха! — сказал мой сосед и сплюнул за борт. — Кто стал бы ее покупать? Никто, разве что волки. А по мне, так я лучше заработаю деньги каким-нибудь другим способом, благодарю покорно.
Я присоединился к Джипу и Молл на юте, оглядываясь назад по мере того, как корабль волков погружался.
— В один прекрасный день его обнаружат ныряльщики со скубами[31]и решат, что нашли обломки пиратского корабля, — сухо заметил Джип.
— Разве они не сообразят, что корабль затонул не двести или триста лет назад? — поинтересовался я.
Молл широко улыбнулась и взъерошила мне волосы.
— Ну а какой сейчас, по-твоему, год? — невинно осведомилась она.
Я схватился за голову и застонал, а остальные засмеялись. Но по крайней мере я теперь знал, что лучше не ввязываться в такого рода дискуссии. Я представил себе этот корабль, уже не живой, не путешествующий, но погружающийся назад во время так же, как в эти мелкие воды. Он станет гаванью и укрытием для рыб и крабов, чтобы ржаветь, гнить и наконец быть погребенным под бледными бегущими песками залива. Я оглянулся на остров, полный еще сонных рассветных звуков и шума прибоя, потом, обнаружив, что на мне все еще красный пояс, отвязал его и бросил за корму. Он развернулся и с минуту плыл за нами — алое пятно на голубых водах, а затем как бы сложился и исчез. Я бросил взгляд вверх на холмы, но не мог обнаружить никаких следов замка. Пейзаж казался чистым; и именно таким его и следовало оставить.
Перед нами под изгибом грота вдоль горизонта протянулись длинные пальцы облаков, их верхние края — окрашенные солнцем в красный цвет холмы, их тонкие концы оттенены золотом — новый архипелаг, манящий нас вперед. И как только я увидел его, мы прошли мимо облака в открытое море. Я почувствовал, как нос корабля задрался и продолжает подниматься, и теперь только осмелился взглянуть за борт и увидел, как позолоченное солнцем море уходит от нас, переходя в более глубокую лазурь, в туман из голубого и золотого. Мы поднимались все выше, плывя уже по другим морям, наши паруса наполнялись ветрами многих тысяч восходов, чтобы, догнав тот, вневременный восход, вернуться домой.
Вскоре солнце закатилось и опустилась ночь. Дуга облаков сияла на фоне звезд, ветер был устойчивым, и за рулем стоял Джип. В мягкой теплой ночи мы, офицеры и пассажиры — к сожалению, включая Ле Стрижа, сели в кружок на юте под светом фонарей. Наверху на баке пела команда — тихие песни и баллады, что давным-давно исчезли в меняющихся годах. Я сидел спиной к поручням, отсчитывая золото Пирсу, а он довольно бубнил себе под нос и потчевал меня совершенно потрясающим бренди в надежде, что я допущу хотя бы крохотную ошибку. У меня не хватило духу напомнить ему, что я как-никак бизнесмен. Клэр весело болтала с Молл, которая настраивала свою скрипку. Для пробы она тронула пару струн, одну-две ноты, затем принялась тихонько играть баллады, аккомпанируя певшим на баке.
Я вздохнул.
— В чем дело, Стив? — мягко спросила Клэр.
— Я чувствую себя пустым. Голодным.
Она коротко рассмеялась и ласково шлепнула меня по руке.
— Даже после такого завтрака? Ну погоди, вот когда мы вернемся домой… Ты раз или два приглашал меня пообедать, но никогда не позволял, чтобы я для тебя приготовила что-нибудь сама. Так что ты получишь огромный, самый великолепный…
— Я не об этом. То есть я согласен, с удовольствием. Я действительно страшно хочу есть, но… Я имел в виду не это. Я чувствую себя полым, как гнилой зуб, и у меня так же болит. Ле Стриж был прав. Дон Педро был прав, и Молл — вы все. Я был пуст; я сделал себя пустым, причем так, что и сам не понимал этого, пока… Пока не наполнился. И это было прекрасно. А теперь?.. Я не знаю… Пустая бутылка. Недостигнутая цель. Во мне теперь пропасть, в самом центре жизни, и я должен найти способ заполнить ее, чтобы жить как хотя бы подобие полноценного человека. Но как это сделать?..
Клэр улыбнулась и обвила рукой мои плечи.
— О, да это ведь совсем просто. Возвращайся домой. Продолжай делать карьеру. У тебя впереди большое будущее — могу за это поручиться. Секретари всегда знают такие вещи, а в нашей компании нет ни одной секретарши, которая думала бы о тебе иначе, даже Баррина Джейн. Просто вспоминай время от времени, что есть и что-то помимо работы. — Она хихикнула. — Ну, например, еда. А если ты и вправду умираешь с голоду, то я могу пошарить в закромах у мистера Пирса.
— А? — встревоженно сказал Пирс и даже сбился со счета. Потом вспомнил, что возвращается домой, причем далеко не бедным, и усмехнулся. — Ступайте, моя дорогая. Там еще осталось полкруга отменного «Стилтона», коробка печенья и немного солонины. А впрочем, несите все, что найдете, мы не откажемся, правда?
Я проследил взглядом за Клэр, когда она побежала вниз по трапу, а потом — через палубу. Ее волосы развевались, стройные ноги мелькали под матросской тельняшкой с чужого плеча, причем такого, что она была для Клэр как платье. «Та, кому ты дороже всех».
Что-то зашевелилось во мне, как при первых движениях пораненной руки или ноги, когда с нее снимают пластырь или швы, — пока медленное и болезненное, но обещающее со временем выздоровление.
— Знаешь, — заметил Джип, наклоняясь над штурвальным колесом, — Клэр, может, и права, только есть и другой путь, Стив. По-моему, он даже лучше. Оставайся-ка здесь, на Спирали. Не погружайся ты снова в Сердцевину. Оставайся с нами, с Молл и со мной. Мы уж присмотрим, чтобы ты встал здесь на ноги, и скоро — сам увидишь — тебе удержу не будет! Жизнь здесь не такая, как та, которой ты жил раньше. Она может быть сплошным праздником, и он будет продолжаться столько, сколько ты захочешь. Подумай о бесконечных мирах, что ждут тебя здесь! И тебе больше никогда не придется плавать за конторским столом.
