3
Раненого человека, залитого кровью, едущего через Шивиаль хмурым зимним днем, давно должны были бы остановить, а то и, отняв коня, бросить подыхать в придорожной канаве. Ему уже тысячу раз полагалось бы свалиться с седла, ибо мир то проваливался в черную пелену, то снова выныривал из нее. Он приходил в сознание, обнаруживая, что Рубака перешел на усталую рысь, и снова посылал его в галоп. Ох, как болело коченеющее плечо! Он даже не знал верной дороги, но ее, похоже, знал Рубака. Быстрее же, быстрее!
Его вывел из забытья плач, потом оклик и собачий лай. Глупая скотина забрела на чью-то конюшню. Этот чертов жеребец учуял кобылу или просто соскучился по компании. Куоррел попробовал выпрямиться в седле и натянуть поводья, но черный туман сгустился еще ближе, а в висках застучали кузнечные молоты. Крытые соломой домишки показались ему знакомыми. Рубака привез его в единственную теплую конюшню, которую помнил в этих краях, в то место, где ему в последний раз задавали овса — в «Сломанный Меч».
— Нет! Нет! Нет! — Куоррел колол коня шпорами и натягивал повод, пытаясь развернуть его. Потеряв равновесие, он сполз со спины жеребца и упал прямо на заботливо подставленные руки хозяина гостиницы, мастера Твена собственной персоной.
* * *
Его усадили у огня, завернув в несколько одеял, напоив его чем-то горячим вроде бульона напополам с бренди, и попросили завершить рассказ. Плечо обернули заговоренной повязкой, которая когда-то давным-давно принадлежала гвардейцу, но должна была сохранить еще немного целительной силы — так, во всяком случае, утверждал сэр Байлесс. Сэр Байлесс продолжал кричать на беременную женщину, которая кричала в ответ, и на молодого увальня вдвое больше его ростом, и на детей, которые испуганно плакали.
— Да что вы такое говорите, папа, — бубнил молодой увалень. — Он истекает кровью, ему больно. Он ранен и не понимает, что говорит. Ложьте его в постель и зовите знахаря, тогда он, может, и вытянет. Посадите его в седло — так он свалится, не проехав и мили. Вы ж его просто укокошите!
Сэр Байлесс швырнул в него миской — от которой тот увернулся — и рявкнул ему, чтобы он готовил лошадей, а дочери — чтобы та погрела одежду, пока парень не надел ее, а детям — чтобы они заткнулись. Он пнул подвернувшуюся под ноги собаку, чем напугал детей еще сильнее. Этот парень — Клинок, кричал он, крепкий как сталь. Еще супа, шерстяные носки! Говори, парень, говори!
Неужели этот дерганый, брызгающий слюной старый пень был когда-то Клинком? Вторым самого Дюрандаля? Так сказал Парагон, и Байлесс сам подтвердил это — для лорда Роланда, сказал он, все сделаю, а остальным — шиш с маслом. Вся голова его была в клочках седых волос. Он закатывал глаза, брызгал слюной и не умолкал ни на секунду. Говори, парень! Его одежда была вся в заплатах, слишком грязная, слишком короткая для его костлявых рук и ног.
Куоррел сделал глоток и обжег горло. Голова, казалось, кружилась все быстрее и быстрее; должно быть, скоро оторвется и покатится с плеч. Он был так слаб, что не мог сдержать слез.
— Я вам сказал, что они собираются съесть его?
— Ага, парень, сказал. Это меня не удивляет. Эта шайка ублюдков меня уж ничем не удивит. Или тот жирный бандюга, что ими правит. Сказано тебе, принеси парню еще бульона! Это возмещает потерю крови. Дай-ка я сменю башмаки. — Он швырнул пустую бутылку из-под бренди в голову молодого увальня, который увернулся с такой ловкостью, словно тренировался в этом ежечасно. — Томас Писон, делай, что тебе сказано, а не то уноси свои гнусные кости из моего дома и забирай с собой своих вонючих ублюдков! Седлай мне мерина, а сэру Куоррелу его вороного, да поторапливайся. Мы выезжаем через три минуты, или я выпорю тебя конским хлыстом!
4
Боумен провел середину дня внизу, в деревне — разговаривая, слушая, и ненавязчиво подтверждая, что да, здоровье Его Величества заметно улучшилось, и да, нынче же вечером он собирается спуститься в деревню и отужинать со своими придворными. Вчерашний вызов врачей и их удаление из замка прежде, чем они успели осмотреть своего пациента, были мастерским ходом, гениальной подготовкой к великому возвращению. Слухи о чудесном исцелении, должно быть, дошли уже до Грендона. Завтра о них будут трубить во все трубы. Кромман уже настроил оркестр.
И все же вечерняя программа требовала тщательной подготовки. Во-первых, Короля нужно будет удерживать, чтобы он не появился раньше времени, пока он слишком молод. Во-вторых, Короля нужно будет суметь уволочь прежде, чем он станет слишком стар. Кромман предложил держать его в по возможности маленькой комнате, чтобы люди входили в нее и сразу же выходили, не заходя больше ни разу. Однако Амброз никогда не позволял управлять собой. Сегодня главной опасностью для него был он сам: он запросто мог наслаждаться всеобщим вниманием до самого рассвета, когда все увидели бы, как выпадают его зубы и волосы.
Ближе к закату заместитель командира вернулся в замок и отправился на поиски Дракона. Коммандер, несомненно, был превосходным рубакой. Он был дотошен до мелочей и никогда не спорил с Королем, но в том, что касалось деликатных поручений, он не сумел бы обнажить меч без того, чтобы не отрезать самому себе причинное место. Именно поэтому секретарь Кромман вызвал Боумена из Грендона, чтобы тот занялся делами здесь. Он не верил ни одному слову до тех пор, пока на следующем рассвете у него на глазах трое дряхлых старцев не превратились в юнцов. Король, Кромман и слуга — пока только трое, но если Король пожаловал вечную молодость простому гладильщику чулок, он наверняка одарит ей и преданного телохранителя, когда в этом возникнет нужда.
Дракон сидел в спальне, мрачно глядя в огонь. В помещении находилось еще с полдюжины Клинков. Они не разговаривали, не играли в кости — просто понуро сидели по углам. Это никуда не годилось. Все они были связаны клятвой и заклинанием хранить своего подопечного. Все они знали, что это означает готовность убить. Чего же они тогда так мучаются угрызениями совести?
Парагон, вытянувшись, лежал у огня. Он явно спал — еще одно свидетельство того, какие крепкие у него нервы, несмотря на почтенный возраст. Годы не притупили его смекалки. Он представлял собой в настоящий момент Опасность Номер Один.
Боумен встретился взглядом с Драконом и кивнул ему головой. Коммандер, нахмурившись, поднялся и вышел за ним. Боумен спустился по лестнице в комнату охраны, но она находилась прямо под королевской спальней. Отверстий в стене и потолке было больше, чем в плетеной изгороди — в замке не осталось укромного места для разговора. Он вышел на улицу и завернул за угол, где ветер был слабее.
— Стихии ради, что тебе неймется? — ворчливо спросил Дракон. — Тела мальчишки так и не нашли, нет?
— Нет.
— Тогда кого мы готовим на завтра?
Коммандер потеребил свою бороду.
— Лиона, пожалуй. Этого маленького прыщавого трусишку. Он ведь сам напросился.
— А что говорит Толстяк?
