Книга Орден Сталина - Алла Белолипецкая

Мужчина с винтовкой не слышал из своего укрытия, как вскрикнул Миша, зато прекрасно разглядел в оптический прицел, как покачнулся черноволосый парень, будто его ударили кулаком в лицо. Девушка, сидевшая на траве, что-то сказала, но слов он не разобрал. Да и не было у него возможности вслушиваться в ее слова: в обезьяньей клетке, располагавшейся неподалеку, началось беспокойное движение, и гортанные звуки, издаваемые шимпанзе, на время заглушили для стрелка всё остальное.

– Да, это ему точно не понравится, – одобрила Настя действия Ивана Тимофеевича; на подбородке у Миши мгновенно начал вздуваться ожоговый волдырь.

– Колька, мне совсем не больно! – заявил Миша преувеличенно бодрым голосом.

– Значит, повторить? – спросил его Стебельков и еще раз крутанул колесико.

На сей раз пламя лизнуло край Мишиной щеки – и длилось это уже дольше. Не выдержав, Кедров довольно громко застонал. Настя засмеялась – ее явно радовало, как на происходящее реагирует Коля.

У того лицо сделалось серым, словно асфальтовая дорожка под ногами, а взгляд стал блуждать по сторонам, останавливаясь на ком и на чем угодно: на Насте, на бассейне в вольере, на белом медведе, чья морда высовывалась теперь наружу из маленькой пещерки, – только не на Мише и не на Стебелькове.

– Чего вы хотите? – с трудом выговорил Николай.

– Ну, во-первых, ты подпишешь кое-что, – тотчас отозвался капитан госбезопасности. – Во-вторых, скажешь мне, где прячется твоя сообщница – или кто она там тебе? А если обманешь, твой приятель умрет страшной смертью.

«А я, судя по всему, умру гораздо раньше», – определил для себя смысл последней фразы Скрябин.

– Хорошо, – сказал он. – Полагаю, вы уже заготовили бумагу, которую я должен подписать?

Конечно, Стебельков заготовил.

– Настя!.. – позвал он; бывшая Колина няня чуть поколебалась, но поднялась-таки с газона и направилась к нему. – Держи-ка вот это!

Стебельков передал зажигалку девушке, и та прижала коготь льва к Мишиной ладони – высоко поднимать золотой аксессуар ей было несподручно. Сам же капитан госбезопасности вытащил из кармана пижамы документ и подошел с ним к Скрябину.

– Читай, но руками не трогай! – сказал чекист, поднимая бумагу к самому Колиному лицу; он опасался, видимо, что практикант НКВД сгоряча попытается ее уничтожить.

Николай увидел машинописный текст и понял теперь, почему Иван Тимофеевич говорил о пишущей машинке. Мерзавец отпечатал на ней следующее:

Я добровольно ухожу из жизни и делаю это признание, чтобы очистить свою совесть.

В ночь с 11 на 12 июля с.г. я, руководствуясь личными мотивами, организовал побег из здания НКВД приговоренной преступницы А.П. Мельниковой. Затем, под воздействием психологической обработки со стороны гр-ки Мельниковой, я согласился стать агентом-осведомителем германской организации «Аненербе», в пользу которой гр-ка Мельникова осуществляла шпионаж на территории Союза ССР. Как мне стало известно, данная организация под видом изучения древней истории занимается исследованиями в области парапсихологии, спиритизма и оккультизма. Цель исследований: использовать малоизученные возможности человека для обеспечения превосходства германской расы.

Гр-ка Мельникова настойчиво добивалась от меня передачи ей сведений, касающихся деятельности проекта «Ярополк». Однако я, осознав ее коварство, утром сего дня убил немецкую шпионку Мельникову (путем удушения), а затем сбросил ее тело в Москву-реку. Таким образом, осуществив самосуд, я совершил еще одно преступление перед Советской Родиной.

Я полностью осознаю свою вину и считаю, что не вправе жить дальше.

26 июля 1935 г.

Подписи в конце машинописной страницы пока что не было.

– Можно мне закурить? – спросил Коля, и Стебельков благосклонно кивнул.

Скрябин вытащил из нагрудного кармана рубашки пачку «Беломора» и достал из неё две папиросы.

– Не желаете? – обратился он к капитану госбезопасности.

Мужчина с винтовкой нацелился стрелять, но не в Скрябина. Стебельков дал своему порученцу категорическое указание: если только «Беломорканал» появится в руках юнца, не медля стрелять в пачку папирос, даже если при этом придется продырявить сопляку кисть. За что Иван Тимофеевич так невзлюбил эти папиросы – сотрудник зоопарка размышлять не собирался; его задачей было исполнить распоряжение.

Между тем шимпанзе в соседней клетке будто с ума сошли: метались, вопили, даже на решетку запрыгивали. Но служителю зоопарка было не до них.

Стебельков потянулся за папиросой, но затем вдруг убрал руку за спину и разразился смехом.

– Ну, Скрябин, – Иван Тимофеевич, хохоча чуть ли не до слез, покрутил головой, – удивил ты меня! Утаил-таки одну пачку от Иосифа Виссарионовича! Что скажет Хозяин, когда узнает об этом? И еще меня хотел ими угостить!.. А я ведь просмотрел ту пленку, которую вы с Кедровым оставили тогда в кинозале. Да, да: это я забрал ее. И разглядел под большим увеличением тот предмет, который передал Благину…

Чекист вновь запнулся на имени своего шефа, и – вспомнить его так и не успел. Звук выстрела был негромким, похожим на хруст ломающейся ветки, и куда громче вскрикнули после него Миша и Настя – практически одновременно. Пуля, явно выпущенная из оружия с оптическим прицелом, угодила точно в центр золотой зажигалки, которую держала бывшая Колина нянька. Курительный аксессуар – с образовавшимся посередине отверстием – упал на асфальтовую дорожку, и почти такое же отверстие: круглое, аккуратное – образовалось в Настиной правой ладони. Поразительно, но из него вытекла лишь одна крохотная капля крови.