За последние два года они стали очень близки, Джонни и сыновья. Годы, проведенные в Лос-Анджелесе, сплотили их, и мальчики очень радовались возвращению. Тем не менее Джонни замечал трещины, уже появляющиеся в их отношениях. У обоих, а особенно у Уильяма, уже были свои секреты. Уильям стал уклончиво отвечать на самые простые вопросы. «Кто это звонил?» – «Никто». – «Значит, ты разговаривал ни с кем?» Что-то вроде этого.
– Привет, пап, – сказал Уильям, перепрыгивая через последние три ступеньки. Лукас отстал на секунду. Они с размаху опустились на пол, так что задрожали половицы.
Боже, как он любил сыновей! И все же без Кейт он много раз подводил их по мелочам. Не стал мальчикам, да и Маре, таким отцом, которого они заслуживали. Джонни протянул руку и оперся на столик в прихожей. Без Кейт он совершил столько ошибок! Но почему это стало ясно только теперь?
Простят ли они его когда-нибудь?
– Ты в порядке, папа? – спросил Лукас. Конечно, Лукас. Позаботься о Лукасе… он не поймет. Он может скучать по мне больше всех.
Джонни кивнул.
– Завтра нужно убрать и покрасить дом Дороти. Приготовить к возвращению Талли. Я знаю, что вам очень хочется помочь.
Лукас шагнул вперед и заглянул в глаза отцу.
– Это не твоя вина, папа, – тихо сказал он. – Я имею в виду Талли.
Джонни протянул руку и коснулся щеки сына.
– Ты так похож на маму!
– А Уильям на тебя, – сказал Лукас. Старый семейный миф, давно преданный забвению. Но это действительно так.
Джонни улыбнулся. Возможно, так и должно быть – они будут жить дальше, но Кейт останется с ними, напоминая о себе даже в мелочах. Наконец он готов. Как это ни печально, но несчастье с Талли помогло понять, что действительно важно в жизни.
– Где ваша сестра?
– Отгадай, папа, – ухмыльнулся Уильям.
– У себя в комнате?
– Что она делает там столько времени? – удивился Лукас.
– У нее, ребята, сейчас сложный период. Давайте будем к ней снисходительны.
– Ладно, – в один голос ответили оба.
Джонни поднялся по лестнице. Около закрытой двери в спальню Мары он притормозил, но стучать не стал. Он изо всех сил старался не беспокоить ее. Сегодня в больнице Джонни видел, насколько глубока ее боль, а за эти годы он усвоил один важный урок: молчание значит не меньше, чем слова. Когда Мара будет готова к разговору, он постарается не ударить в грязь лицом. Нельзя ее больше разочаровывать.
Джонни прошел к себе в комнату, бросил на кровать кипу бумаг, затем направился в ванную и долго стоял под горячим душем. Когда он уже вытирал голову полотенцем, раздался стук в дверь.
– Входи! – крикнул он, быстро натянув на себя джинсы и футболку.
Дверь открылась. На пороге стояла Мара. При взгляде на нее Джонни каждый раз охватывала грусть. Она такая худая, печальный призрак прежней девочки.
– Можно с тобой поговорить?
– Конечно.
Мара отвела взгляд.
– Не здесь.
Повернувшись, она вышла из комнаты, сбежала по лестнице вниз. Джонни последовал за ней. Мара сдернула с крючка у входной двери куртку и, натягивая ее на ходу, вышла на улицу.
На террасе она села в одно из плетеных кресел, которые так любила мать. Джонни остановился рядом. Над ними раскинул ветки клен. Алые, оранжевые и лимонно-желтые листья усеивали веранду; несколько листьев прилипли к перилам. Сколько раз Джонни и Кейти сидели здесь вечером, уложив детей спать? Ночь надвигалась на них, в вышине над ними мерцали звезды, и они слушали друг друга и шелест волн.
Джонни отогнал воспоминания и сел в кресло рядом с дочерью. Старое, посеревшее кресло скрипнуло под его весом.
– Я дала интервью журналу «Стар», – тихо сказала Мара. – Сообщила им, что Талли наркоманка и алкоголичка. Они заплатили мне восемьсот пятьдесят долларов. Статья вышла на прошлой неделе. Я видела журнал в квартире Талли. Она читала его перед тем, как сесть в машину.
Джонни сделал глубокий вдох и медленно выдохнул. Потом сказал про себя: «Помоги мне, Кейт». Убедившись, что владеет голосом, он заговорил:
– Вот, значит, что ты имела в виду, когда говорила, что это твоя вина.
Мара повернулась к нему. От ее страдающего взгляда у него разрывалось сердце.
– Это все из-за меня, пап!
Джонни посмотрел на дочь.
– После смерти мамы мы отдалились друг от друга, – сказал он. – Я виноват. Находиться рядом с Талли было слишком тяжело, и я отошел в сторону. Нет, черт возьми – сбежал. Ты не единственная, кто ее обидел.
– Мне от этого не легче, – упавшим голосом возразила Мара.
– Я тысячу раз думал о том дне в твоей комнате, в общежитии, – тихо сказал Джонни. – Я был не прав, что устроил такой скандал. И отдал бы все, чтобы время повернуть вспять. И тогда я сказал бы тебе, что я все равно люблю тебя, какой бы выбор ты ни сделала, что всегда буду любить, и ты всегда можешь на меня рассчитывать.
– Мне это было так нужно. – Мара торопливо смахнула слезы.
– И я виноват перед Талли. Я был не прав, обвиняя ее.
Мара молча кивнула.
Джонни вспоминал все ошибки, которые совершил в отношении своей дочери, все случаи, когда уходил, вместо того чтобы остаться, когда молчал, вместо того чтобы говорить. Все промахи занятого отца-одиночки.
– Ты меня простишь?
Мара не отрывала от него взгляда.
– Я люблю тебя, папа, – сказала она.
– Я тоже тебя люблю, детка.
Улыбка у Мары получилась не слишком веселой.
– А как насчет Талли? Наверное, она думает…
– Что бы ты сказала ей прямо сейчас?
– Как сильно я ее люблю. Но у меня не будет такой возможности.
– Будет. Ты все скажешь ей, когда она очнется.
– Знаешь, в последнее время я не очень верю в чудеса.
Джонни едва сдержался, чтобы не сказать: «Как и мы все».
– Маме бы это очень не понравилось. Она ответила бы, что все идет своим чередом и что ты не должна терять надежду, пока это возможно…
– И потом тоже продолжать верить, – тихо закончила Мара.
На мгновение – такое короткое и такое прекрасное – ему показалось, что Кейт здесь, рядом. Листья шелестели у них над головой.
– Я хочу увидеться с доктором Блум, если ты не против.
Джонни поднял голову и увидел, как раскачивается стеклянная банка со свечой. Спасибо, Кейти.
– Я запишу тебя на прием.
26
14 сентября 2010 г., 9:13
За день до того, как Талли должны были выписать домой, Райаны и Муларки высадились у дома на улице Светлячков, как команда профессиональных уборщиков. Дороти никогда не видела, чтобы люди трудились с таким усердием и так слаженно.