— Заговорились мы что-то — уже тринадцать ноль-ноль.
Черт икнул, и содержимое фужера выплеснулось ему на грудь. Потянуло сивушными маслами.
— Я же говорил — тринадцать к несчастью, — расстроился рогатый.
— При чем тут это?! — поник рогатой головою черт. — Все значительно хуже… самогон добротный пролил. До слез жалко.
Смеясь над надуманной трагедией печального черта, я не сразу понял значения треска подо мной. А когда понял, то уже находился в состоянии свободного полета, хотя и продлившегося ничтожно малое время. Приземлившись на обломки стула, я только ойкнул.
— Не хотел тебе говорить, — со смущенным видом признался черт, — но стул, на котором ты сидел, — тринадцатый в этом ряду.
— А раньше предупредить не мог?! — обиделся я, потирая ушибленную часть своего тела.
— Теперь ве… — начал я, но тут мой взгляд упал на лежащую рядом ножку с фрагментом спинки стула. Что-то в ней неправильно… наверное, вот этот след от ножовки, оставшийся на месте надпиленной на две трети шпонки, крепившей эту ножку к остальной конструкции. — Ну, черт, погоди!
Но он, увертливый, словно мультяшный Заяц, и на этот раз успел уйти от справедливого наказания. Ничего, пробьет тринадцать раз и на его улице… никуда он от меня не денется. Мой личный бес-искуситель и ангел-хранитель.
ГЛАВА 22 Женское непостоянство
В гостях хорошо, но дома лучше.
Граф Монте-Кристо
— Ты думаешь, хватит? — в третий раз за последние пять минут спросил я у Добрыни Никитича, Оно обычно так и бывает: кто не работает руками — работает языком.
— Должно хватить, — не очень уверенно ответил он, качнув лежащую на плечах бочку. В ней глухо булькнуло, показывая, что двухсотлитровая емкость полна почти под завязку.
Миновав очередной снежный курган, который своими телами воздвигли над немертвыми снеговики, а вьюга укрыла толстым слоем снега, мы вышли на аллею, которая ведет прямиком к Кощееву дворцу. Последний встретил нас яркими огнями в прямоугольниках окон и почетным караулом у центрального и, как оказалось, единственного входа во дворец. Это только Дед Мороз умудрился заявиться на собрание по поводу дальнейшей судьбы Мамбуни Агагуки через дымоход. Ему, — дескать, так привычнее… Сидим мы, спорим, а тут как из кабина ухнет — дым да угли вперемешку со снегом и брызгами долетели до центра тронной залы, в которую так и не вернули трон, и среди этой круговерти возник чихающий Дед Мороз. Хорошо Снегурочку с собой не взял…
— А если не хватит? — засомневался я, покосившись на следующие за Добрыней три четверки викингов, каждая из которых несет по такому же бочонку. Я бы не ограничился четырьмя двухсотлитровыми бочонками живой воды, но, к моему великому сожалению, именно это количество тары предоставил Кощеев запас вина, который мы давеча благополучно выпили. Не ради пьянки, но не выливать же прекрасное вино вековой выдержки?
— Должно хватить.
Снеговики, подметающие центральную аллею, вдоль которой не мешало бы посадить каких-нибудь деревцев, замерли, пропуская нас. Может, мне кажется, но в их глазах появился какой-то мечтательный огонек. Особенно заметным он становится, когда они проходят мимо прогуливающейся вокруг дворца снежной бабы Пардон, королевы! Той самой, которую мы слепили для их отвлечения. Только Ванюшка ей морковку вместо сосновой шишки вставил и чего-то там шепнул. Вот и бродит она с тех пор самостоятельно, отвлекая снеговиков от поставленной перед ними задачи.
— Поберегись! — крикнул Герольд, высунув свое бородатое лицо в распахнувшееся на втором этаже окно. Нырнув обратно, он скомандовал кому-то внутри комнаты: — И раз… и два!
Бум!
— Куда вы бросаете?! Поднимайте… попробуем еще раз.
— Чего это они там? — высунув из-за пазухи заспанное лицо, поинтересовался черт.
— И раз… и два!
На этот раз бросок вышел удачным, и из окна что-то вылетело, тотчас нырнув в снег.
— Нужно будет с Кощея стребовать плату за уборку территории, зевнул ангел-хранитель.
— Лет через триста, — усмехнулся я. — Если его к тому времени за примерное поведение досрочно освободят.
— Да неужели на Руси герои перевелись? — удивился черт.
— Это ты к чему?
— К тому, что и века не пройдет, как какой-нибудь богатырь Кощея Бессмертного освободит.
— Зачем?
— А чтобы было потом кого героически победить.
— Балабол, — заметил Добрыня Никитич. — Сказано — нехристь…
— А что я? Я ничего… это история у вас такая. Героическая.
Отмахнувшись от рогатой нечисти, с которой спорить — себе дороже, Добрыня поинтересовался:
— Куда ставить?
— А вон возле крыльца поставьте.
Богатырь, крякнув, снял бочку с плеч и опустил на землю.
Рядом опустили свою ношу взопревшие викинги.
Хлопнув дверью, на крыльцо вышел Герольд Мудрый. Без привычного однорогого шлема, но с мечом у пояса. Поприветствовав меня, он указал на место падения выброшенного в окно предмета и пояснил:
— Думаю, нужно будет их на костре сжечь. Пускай очистятся души от скверны.
— На твое усмотрение.
— Благодарю за доверие. Нужно еще будет снять одного с крыши — на мачте висит.
— А чего он там делает? — удивился я. Что могло понадобиться зомби на крыше? Не флаг же он для стирки снять надумал…
— Может, вместо флюгера висел, — предположил викинг. — А может, еще чего. Кто ж их поймет?
— Действительно.
— Так я пошёл?
— Иди.
Герольд, окликнув зашедших передохнуть и погреться в караулку помощников, направился по своим делам, а я обернулся к Добрыне и всплеснул руками:
— Опять?!
— Иго-го… — начал он, но, увидев, что взгляд мой направлен выше его плеча, облегченно вздохнул. Пребывание в лошадиной ипостаси оставило в богатырской душе глубокий отпечаток. Ибо Яга, пытаясь расколдовать его, лишь чудом добилась положительного результата. И то с третьей попытки. После первой он превратился в кентавра, после второй в неизвестную науке зверушку. Чтобы не испытывать судьбу в третий раз, Яга, плюнув на условности, сперва превратила Добрыню в козленка, снимать облик которого в свое время поднаторела, и поэтому быстренько вернула Добрынин облик. Первым делом, обретя способность говорить, богатырь поинтересовался: «Почему я в коня превратился? Ведь в источнике отпечатков копыт не было». — «Было, — ответила Яга, — только у самого истока». — «А ты откуда знаешь?»— «Обнаружила после вашего ухода, да и колдовство сняла». — «А откуда оно взялось?» — спросил Добрыня. В ответ старая ведьма лишь загадочно улыбнулась, сделав заикой какого-то излишне впечатлительного представителя неизвестной мне высшей силы. А нечего было подсматривать за личным разговором…
