– Я постою за себя, – заметил я.
– И я тоже, – объявил горбатый Слуцкий, похлопывая по карману, где, вероятно, скрывалась какая-то новая разработка мощного оружия. – Пусть лучше территорию университета охраняют. Охрана – дармоеды. Ничего не видят, ничего не слышат…
Степанов слегка обиделся. Конечно, его заведение – не военная академия. Но секретов и здесь предостаточно. Собственной службой безопасности ректор гордился.
– Будут охранять, – пообещал он.
– Покажите кинжал, – попросил я.
– Да мы, наверное, отдадим его вам, – заявил Степанов. – Поигрались – и будет. Самоцветы в нем самые настоящие – это доподлинно выяснили. Цены им нет. Пожалуй, не дешевле «Графа Орлова» будут. Только тот камень исторический, а эти – из чужого мира.
– Отдадите – и ладно, – кивнул я.
Профессор Слуцкий достал из кармана приличных размеров ключ и подошел к большой металлической двери сейфа. Задвижка замка со скрипом повернулась.
– Надо бы смазать, – прокомментировал ректор. Поликарп Тимофеевич поморщился. За неуважительный отзыв об охране ему отомстили.
– Своего рода сигнализация, – нашелся он.
В сейфе лежало несколько мотков алюминиевой, золотой и серебряной проволоки. Если с алюминиевой я имел дело много раз – раньше она была материалом бросовым, – то золотую видел впервые. В углу беспорядочно громоздились алюминиевые слитки, посредине сейфа стоял обычный деревянный шкаф с чертежами. Кинжал с рубиновой рукоятью лежал на одной из его полок.
– Пожалуйте. – Слуцкий протянул мне сокровище Лузгаша. – Или пусть здесь полежит до вашего отъезда?
– Да я тоже кое-какие опыты с ним провести собираюсь, – признался я. – Если разрешите…
– Отчего же нет. Даже поучаствую, – кивнул Слуцкий. – Вы, Сергей, опытами не слишком ли увлеклись? Практическая работа важна, но теоретические исследования ценнее! Студенты жаждут с вами пообщаться…
– Чуть позже, – улыбнулся я. – Сначала нужно выяснить все для себя. А потом уже рассказывать то, что узнал, людям. Да и строить теории на голом месте довольно сложно.
– Что ж, согласен. Однако несколько часов в неделю вы бы могли уделить студентам.
– Хорошо. Со следующей недели, – попросил я.
Кинжал я засунул за пояс, намереваясь в ближайшее время заказать или смастерить самому ножны. Никто не осудит меня, если я буду носить столь ценную вещь с собой. А кинжал – какое ни есть, а оружие.
Люди в серой форме бродили вокруг здания лабораторного корпуса и дежурили на главном входе – будто бы злоумышленник будет ломиться в парадную дверь. Они были немногословны и сдержанны. Складывалось ощущение, что они подозревают каждого. Впрочем, наверное, так и должна работать служба безопасности.
Я поговорил с некоторыми охранниками, но они не могли рассказать мне ничего интересного. И в планы свои посвящать не слишком желали. Поэтому я решил меньше заниматься расследованиями и вернуться к своим опытам.
Еще до исчезновения Терентия я запасся деревянными, без единой металлическими детали бочками. Их мне удалось достать у завхоза университета. В бочках мочили яблоки, квасили капусту, хранили плодовое вино. Мне они были нужны для того, чтобы соорудить большой, точный, не подверженный сторонним влияниям компас.
Намагнитить несколько железных пластин, помещенных в катушку, пропуская через обмотанную вокруг катушки проволоку электрический ток, оказалось совсем просто. Магниты получились отличными, они хорошо прилипали к главному сейфу и прочим железным поверхностям. Для намагничивания я использовал заранее вырезанные металлические пластинки в форме удлиненных ромбов. Один конец ромба метил одной насечкой, другой – двумя. Таким образом у меня получалась стрелка, полярность концов которой была заранее известна.
Но внутри лаборатории провести опыт по обнаружению магнитного поля Земли было невозможно. Большую проблему представлял собой главный сейф. Такая масса железа должна была вносить серьезные возмущения в магнитное поле земли. От сейфа стоило отойти подальше. Куда-нибудь за пределы лабораторного корпуса. Предпочтительно в чистое поле или в сад без построек.
Налив в одну из бочек воды прямо в лаборатории, я прикрепил магнит к деревянному поплавку и опустил его в воду. Магнит развернулся и указал на сейф. Хороший результат! По крайней мере, компас работал.
С помощью Ивана, который был весьма недоволен тем, что его используют на черных работах в опытах пришлого человека, я вынес бочку в тутовую рощу, метров за двести от здания лаборатории. Иван морщился, кривился, но бочку тащил.
В саду стрелка магнита повернулась и указала в ту же сторону, где я видел ночью полярную звезду. Компас работал!
Впрочем, работал он недолго. Не успел Иван скрыться за деревьями, как стрелка дрогнула, описала полукруг и указала на восток. Вот тебе и компас! Я продолжал наблюдения. Стрелка находилась в одном положении около минуты, затем вернулась в исходную позицию, а потом вдруг развернулась на сто восемьдесят градусов.
Мне стало не по себе. С такими резкими изменениями магнитного поля недолго получить мигрень! Когда ты не знаешь об изменениях, их еще можно терпеть. Но когда стрелка компаса вертится у тебя на глазах, поневоле становится неуютно… Кажется, что ощущаешь, как излучение пронизывает голову.
Что происходит? Скачут магнитные полюса Земли? Этого просто не может быть. Существует другой магнитный источник, генерирующий поле, более сильное, чем поле Земли? Больше походит на правду, но природу источника понять сложно. Так же, как и периодичность его включения и местоположение.
Связаны ли изменения магнитного поля со скачками проводимости? Скорее всего, да. Причем наверняка очень тесно. Даже опыты ставить не нужно.
Был я уверен и в том, что постоянно возникающие помехи в радиосвязи – той же природы. Но что давало дополнительное поле, что служило причиной изменения электрических свойств материалов? Я бы хотел сказать, что Врата. Это решило бы многие проблемы. Да и компас иногда показывал на восток, в сторону Эльбруса. Но иногда он поворачивался и в другие стороны… Никогда не нужно делать поспешных выводов. Нужно лишь наблюдать и думать, думать и думать…
В лаборатории я застал Касыма Нахартека, оживленно обменивавшегося знаками с Иваном. Касым был весел, Иван, похоже, напротив, чем-то раздражен.
– Беседуете? – спросил я, подходя к молодым людям.
– Разговариваем. – ответил Касым. – Только как-то странно получается. Иван даже не знает, как правильно произнести свое имя…
– Постыдись, Касым, – укорил я Нахартека. – Иван немой, разве можно над этим смеяться?
Сказав это, я вспомнил, что студент не глухой, и прекрасно нас слышит.
– Нет, нет, я не хотел сказать ничего обидного, – с жаром заявил Нахартек. – Я понял, что Иван немой, и понял, что он не глухой. Но нехорошо, когда ты говоришь, а твой собеседник отвечает тебе жестами. Вот я и решил поговорить с Иваном на языке, который использует он сам. Когда я был маленький, у нас в деревне жил немой русский, и я с ним дружил. Прекрасный был человек, добрый и честный. Он научил меня азбуке глухонемых, и я хорошо ее знаю. А этот студент меня не понимает. Только пытается все время что-то написать. Зачем же писать, когда я отлично понимаю глухонемых?
