— А вы тем временем поправитесь, — сказала Савита очень громко, словно Маджи оглохла.
— Но ты же сказала, что она уезжает навсегда, — встрял Туфан.
Савита испепелила его взглядом.
— Ну вот, милая, — произнес Джагиндер, подыскивая подходящие слова, когда Мизинчик наконец вышла в зал. Волосы ей заплели в длинную косу, изящно уложив кольцом на затылке. — Это самое… — Он запнулся, чувствуя, что предает покойную сестру, и, плюхнувшись на диван, с благодарностью принял джал джиру — освежающий напиток с лаймом, мятой и каменной солью.
Гулу вошел за чемоданами и застыл, увидев на диване Маджи, которая смотрела на него немигающим взглядом.
— Только не тяни резину, — приказал Джагиндер, громко прихлебывая. — Надо поскорее с этим покончить.
Гулу понурил голову и, беря сумки здоровой рукой, начал ловко вытаскивать их в открытую дверь.
Кунтал появилась со стаканом горячего чаи масала и поднесла его к губам Маджи. Та покачала головой и с такой силой отпихнула стакан, что он выскользнул из рук Кунтал и разбился.
— Тьфу ты! — Савита отчитала служанку. — Теперь с ней надо поосторожней. Ее ведь мышцы не слушаются.
Кунтал кивнула и, встав на колени, подмела осколки. В воздухе запахло кардамоном.
— Ну, прощайтесь, — буркнул Джагиндер, обращаясь к мальчикам.
Мизинчик огляделась. К ней неловко подошли близнецы. Туфан неохотно подарил ей комикс про Одинокого рейнджера — копию того, что уже был в его коллекции. А Дхир, разревевшись, сунул ей в руку свою любимую шоколадку «кэдберри».
Во взгляде Нимиша читалась уйма невысказанных вопросов о той ночи, когда исчезла Милочка. Он почему-то был уверен, что одна лишь Мизинчик способна пролить свет на эти события, если только удастся разворошить ее воспоминания. Он уже расспрашивал ее, но она лишь покачала головой. «Я ничего не помню, Нимиш-бхаия. Она посадила меня на мотоцикл, а потом — провал в памяти».
— Если что-нибудь вспомнишь… — тихо сказал Нимиш; в руках у него, как ни странно, не было привычной книги.
Мизинчик кивнула:
— Я обязательно напишу тебе.
Она скользнула взглядом по его нежным губам, почему-то зная, какие они на вкус.
Савита заторопилась.
— Ты всегда можешь приезжать в гости на каникулы, — великодушно пригласила она.
Мизинчик припала к ногам Маджи, прижалась лицом к ее сари, пахнувшему пролитым чаем.
— Маджи, — прошептала она, задыхаясь от волнения, и осколок стекла врезался ей в колено. — Я хочу остаться. Просто скажи им. Они тебя послушают.
Маджи смотрела на Мизинчика ничего не выражающим взглядом, руки ее не шевелились. Из последних сил бабка отвернулась, не пожелав благословить внучку.
— Джао, — произнесла она еле слышно, еле разборчиво. — Иди.
Гулу глянул в зеркало заднего вида и с болью отметил, какое безжизненное у Мизинчика лицо. Он невольно вспомнил, как Маджи привезла ее в дом еще хилым младенцем.
Едва девочка подросла, он стал регулярно отвозить ее по утрам в школу, а после полудня приезжал снова с дымящимся обедом. Больше всего Гулу любил забирать ее после занятий, когда Мизинчик прыгала на пружинистое сиденье и упрашивала: «Гулу, расскажи, как ты украл целую стаю птиц с Кроуфордского рынка, чтобы прокормить семью». В ответ он травил несусветные байки, которые просто завораживали Мизинчика, и ощущал себя почти что звездой экрана. На время этих поездок Гулу из Угодливого Шофера превращался в Бесстрашного Героя, рисковавшего здоровьем и жизнью ради своей нуждающейся семьи.
Но в последние месяцы у Мизинчика не оставалось времени на его байки, и Гулу приходилось довольствоваться лишь ее портфелем; истории вхолостую крутились у него в голове, не находя выхода. Так он лишился своих ежедневных побегов в воображаемый мир.
— Мизинчик-диды, — робко сказал Гулу, — я когда-нибудь рассказывал тебе, как выискивал в груде мусора кусочки металла, чтобы сдать их на лом в Дхарави? Это было в период муссонов, когда холера пулей разносилась по трущобам. Хай Рам! Моя младшая сестричка тяжело заболела, чуть не померла. Мать пошла в храм с моей сестренкой, что свернулась вялым комочком у нее на руках, и отдала пуджари[213]наши последние пять рупий. Но его молитвы не помогли. Богиня Лакшми не сжалилась над нами, и моей сестрице еще больше похужало: все время понос да рвота. Я отчаялся найти деньги на соли от обезвоживания. Я когда-нибудь тебе рассказывал… — Он запнулся, смущенный своей попыткой исправить настоящее, заглушить боль подзабытой историей.
Мизинчик не отозвалась.
У Гулу екнуло сердце.
— Как Маджи? Я слышал, что она больше не разговаривает.
«Разговаривает», — подумала Мизинчик, вспомнив жестокое слово Маджи: «Джао — иди». Она, не отвечая, почесала царапину на колене, на ткани уже проступило круглое пятнышко крови.
Гулу изо всех сил проявлял участие. Трагедия Маджи стала его спасением, шансом остаться у Митталов, сохранить работу и жить, как прежде, не прибегая к угрозам и не открывая свой позорный секрет. Еще неизвестно, что сделал бы Джа-гиндер, расскажи он ему обо всем. Мог бы отправить Гулу за решетку, избить, даже изуродовать и оставить подыхать на улице.
Гулу вспомнил отца своего друга Хари, который раз отсидел пару месяцев в тюрьме «Артур-роуд». После освобождения отец заехал на вокзал повидаться с Хари, ребра торчали из худющего тела, покрытого омерзительными кровоподтеками и гноящимися ранами. «Никогда не давайся в руки бахэнчод полиции, — наставлял он Хари, весь подавленный, с потухшим взглядом. — Лучше уж покончить с собой».
«Каким же я был дураком, — выругался про себя Гулу. — Я скорей бы сдох, чем раскрыл свой секрет».
Изувеченная рука запульсировала, кровь застучала в рубце. Гулу поморщился, зажав кисть иод мышкой. Но давление нарастало, боль поднималась все выше, до самой грудной клетки. Он лавировал в уличном потоке, как вдруг на краткий, едва уловимый миг увидел молодую женщину в ослепительном ореоле огненно-красного сари, которая бросилась ему под колеса. «Амбассадор» свернул на встречную, чуть не врезавшись в автобус.
— О нет! — выдохнула Мизинчик.
— Женщина бросилась под колеса! — крикнул Гулу, и сердце глухо застучало в груди, как только он осознал, что это была Авни. Фантомная боль в отрубленном пальце усилилась настолько, что Гулу чуть не потерял сознание.
Мизинчик прижалась лицом к окну. Фигура в сари мелькнула в лучах солнца и вновь устремилась им навстречу, точно ураган. Видение подняло лицо, паллу соскользнуло с головы. Мизинчик проехалась носом по стеклу. «Она никогда не оставит нас». Внезапно увидев лицо женщины, она вспомнила все: как выпила кокосовый эликсир и как внутри заклокотала Авни.
