пока нас отключат.
Понимаю, что могу потерять контроль над ситуацией, поэтому сжимаю руку Старшей и говорю:
– Прислушайся. Там ты наверняка услышишь, что говорят твои близкие. Я своих слышал, и они ждут меня. Тебя тоже дожидаются, я это точно знаю.
Старшая честно прислушивается.
– Там кто-то есть? – нетерпеливо спрашиваю я.
– Да, – тихо отвечает Старшая, и ее губы начинают подрагивать от подступающих слез. – Там моя мама. Она… все еще приходит, чтобы поговорить со мной…
– Вот видишь, – мягко улыбаюсь я. – Там есть люди, которым ты нужна. Пожалуйста, не сомневайся! У нас все получится, я тебе обещаю.
Делаю шаг, все еще держа ее за руку. Она делает полшага вместе со мной.
Но, наверное, я слишком много давал обещаний и обесценил их количеством.
Наверное, я что-то сказал не так, подобрал не те слова.
В последний миг, когда я переступаю границу между миром тем и миром этим, Старшая вырывает свою руку из моей вспотевшей от страха ладони.
Я оборачиваюсь, уже понимая, что пейзаж начинает расплываться перед глазами. Вижу лицо Старшей и стараюсь запомнить каждую его черту, мысленно проклиная ее за трусость, а себя за потерю бдительности.
– Старшая! – зову ее в отчаянии.
Она что-то кричит мне в ответ, и я отчаянно пытаюсь расслышать, что именно. Она называет настоящее имя. Это самое ценное, что могло у меня быть, но я теряю это, как только перед моими глазами смыкается чернота.
Глава 44. Вечные дети этого места
МАЙОР
Этой ночью Майор не может уснуть. Его часто навещает бессонница, но обычно он не придает ей большого значения. Сегодня же ему жаль, что она пришла. Для Майора эта ночь – невидимый рубеж. Один из тех невидимых рубежей, за которыми поджидает нечто непривычное, и столкновения с ним нельзя избежать. Майор этого не любит. В такие моменты он вспоминает, как мало может по-настоящему решить сам, насколько ничтожно его влияние.
Сигаретный дым устремляется в небо, тлеющий окурок летит во влажную траву. Обыкновенно Майор не позволяет себе мусорить: не хочет чувствовать себя неловко перед Старшей, которая собирает чужие окурки по территории. Но завтра утром Старшая не придет, и никто из интерната не будет об этом думать. Никто, кроме него.
Майор поднимает глаза к небу и вздыхает. Сейчас ему жаль, что он не забывает ушедших. Если б воспоминания уходили, он не заметил бы переход рубежа. Просто в какой-то момент перестал бы понимать, отчего ему щемит сердце, и списал бы это на усталость или ностальгию.
Так было бы проще.
Но Майор не забывает.
Она наверняка уже ушла с ним, – думает он с невеселой улыбкой на губах.
Днем Старшая приходила к нему, чтобы поговорить. Он знал, что ей нужен его совет, и осторожно подбирал слова, чтобы не спугнуть ее едва всколыхнувшуюся надежду. Он знал, что не имеет права ее удерживать, хотя начал скучать по этой бойкой девчушке еще до ее ухода.
Что он мог сказать ей в качестве напутствия, чтобы показаться искренним?
Что Спасатель – толковый парень, один из лучших, кто приходил в интернат? Что в настоящей жизни, даже учитывая страшные травмы, у Старшей действительно может быть большое будущее? Что Спасатель прав? Он все это сказал ей, хотя так и не смог задавить внутри себя надежду на то, что она ему не поверила.
Майор зажмуривается. Он чувствует себя трусом и эгоистом, недостойным собственного звания и бравых ребят, служивших когда-то под его командованием.
Хорошо, что она ушла, – пытается убедить он себя. Мысли обращаются к Холоду, который на время оставил интернат: – Похоже, теперь, здесь только мы с тобой, приятель. И не говори, что не рад этому! Без меня тебе было бы здесь чертовски скучно. Давай еще немного поиграем в игру «кто кого» и притворимся, что результат непредсказуем?
Он замечает движение прежде, чем распознаёт его источник. Здесь неоткуда ждать настоящей опасности, но старые привычки не так-то легко искоренить. Тело Майора напрягается, готовясь к чему угодно. Но когда в поле зрения появляется знакомая фигура, мчащаяся к нему, собственные ноги Майора будто прирастают к траве.
Он шокирован и не понимает, рад или опечален.
Старшая врезается в него и заключает его в объятья с такой силой, с какой утопающий может цепляться за спасательный круг. Ее сотрясают рыдания, она с трудом дышит. Кажется, она вот-вот потеряет сознание, и Майор готовится к этому, давя в себе множество вопросов, которые рождаются в груди и осуждающим молотом опускаются на совесть.
Майор ничего не спрашивает. По большому счету, он уже знает, что произошло, точнее, он знает итог. Старшая здесь, а Спасателя нет. Он ушел без нее и, по какой бы причине он так ни поступил, значения это уже не имеет.
– Я не смогла… – в перерывах между всхлипами и стонами, выкрикивает Старшая.
Майор молчит. Он ласково обнимает ее, не представляя себе, как еще должен реагировать на истерику девочки-подростка.
Постепенно рыдания Старшей начинают стихать. Майор направляет ее на крыльцо, и они садятся на ступеньки. Хочется закурить, но Майор себе этого не позволяет: знает, что сейчас не время. Он ждет, пока Старшая сама с ним заговорит. Она заговаривает:
– Я слышала свою мать, – всхлипывает она, отирая лицо рукавом. – Там, у границы. Она говорила о моем полуторогодовалом брате. Рассказывала о своей жизни, делилась новостями, как с подружкой. – Старшая морщится. – И ей очень удобно жить так, как она живет. Спасатель был неправ!
Она ждет, что Майор начнет возражать, но он молчит, только кладет ей руку на плечо, и ей приятна эта поддержка. Она греет ее, придает ей уверенности в удобных для нее мыслях.
– А еще, – Старшая досадливо улыбается, – у Спасателя там, похоже, кто-то есть. И, скорее всего, ему я тоже буду только обузой. Что он может знать? – Голос опаляется злостью. – Он очнется, и у него не будет ноги! Только одной! Он даже ходить сможет, легко ему в таком случае говорить, что с этим можно жить! А кем буду я? Здесь я хоть чего-то стою…
Она осекается, чувствуя, как напрягается Майор рядом с ней.
– Ты говоришь моими словами, – печально объясняет он, видя, что ее насторожило его молчание.
Старшая сникает.
– Вы думаете, что я просто подражаю вам?
– Я думаю, что мы с тобой похожи, боец, – вздыхает он.
Так Старшей нравится гораздо больше. Одиночество, сковывавшее ледяной цепью все ее существо, начинает понемногу оттаивать.
Мы похожи, – думает Майор. – Мы вечные дети
