– Спасибо, Гюнше!
Гюнше, с любезностью на лице приняв на свой счёт неслыханную благодарность, оставил Мюллера у двери в кабинет Гитлера, а сам направился к Борману. Взявшись за ручку стальной двери, Мюллер нажал на неё. Дверь открылась. Мягко прикрывая её за собой, Мюллер обернулся. Он был у Гитлера. При этой встрече фюрер заметил, каким усталым было лицо Мюллера и насколько в глазах того замечалась плохо скрываемая тревога за свою жизнь. Каждому из них предстояло пройти свой круг жизни и смерти.
Вставая с кресла, фюрер жестом руки пригласил Мюллера присесть в соседнее с собой кресло, где обычно с улыбкой на устах утопала Ева. Мюллер бессловесно повиновался. Приглядываясь к Гитлеру, Мюллер с невольным уважением отметил для себя выдержку фюрера в эти дни катастрофических боёв за Берлин, умение Гитлера владеть собой, несмотря на то что падение города не вызывало никаких сомнений даже в самых стойких защитниках, было вопросом времени. Мюллер догадывался, что в эти апрельские дни Гитлер потерял привычный для своей персоны вкус держаться за власть. Неограниченная власть, считал Мюллер, всегда приводит к жестокости. Вместо слов к обречённым на смерть он привычно употреблял пулю, а если и это не помогало – мясные крюки. Только так он мог укрепить свою власть. Грянули нелучшие времена, всё в рейхе шло к худшему, в такой ситуации ему надо было только подождать и самим неблагоприятным событиям дать возможность течь так, как он и Гитлер предусматривали как один из самых вероятных вариантов ближайшего будущего. В этот трудный для себя месяц Гитлер старался нащупать смысл текущей жизни, но он отвык от спокойной жизни. К жизни немецкого колониста ему ещё надо было приспособиться, а это для мятежной натуры фюрера было не так-то просто сделать. И Гитлер допустил самотёк, чем непременно воспользовались внешние силы, стремящиеся похоронить Третий рейх, но он никогда не забывал о собственном спасении, позволяя себе быть спокойным в этом хаосе разрушений и ко всему остальному относиться с некоторым болезненным недоверием. Сейчас Мюллер наблюдал, что фюрера раздирают два чувства: страх и потеря доверия к своему окружению.
– Доложите, Мюллер, как обстоят дела!
Гитлер держался внешне спокойно, но в его глазах Мюллер видел сияние надежды.
– Пока всё идет так, как мы и планировали, мой фюрер, – сказал Мюллер – Кэт и Брук с сегодняшнего дня будут находиться в бункере. Так будет надёжно. Пилот с предстоящей задачей ознакомлен и ожидает ваших указаний. Клаус пленён сладкими надеждами, но я не разрешаю себе даже свыкнуться с той крамольной мыслью, что когда-нибудь он окажется на свободе. Риск слишком велик, мой фюрер, он много знает, а такие свидетели опасны, они могут разгласить наши планы, от них лучше избавляться при первой же возможности. Я также занимаюсь поисками «двойника» Евы. Не волнуйтесь, мы её обязательно найдём, в моих людях можете не сомневаться.
– Вот и замечательно, Мюллер! – произнёс Гитлер. – Да, что верно, то не требует доказательств. Ни в одном бункере нельзя скрываться вечно. Здесь только Еве и Блонди я могу доверить своё одиночество, а оно лучше, чем старый соратник. К чему мы только стремились все эти годы? Мы стремились раскопать человека и очистить душу его от мусора, накопившегося в ней за несколько тысячелетий. Мы хотели освободить его творческие инстинкты и вернуть ему связь с высшими силами мироздания, чтобы он действительно осознал, что он создан по образу и подобию Божию. Вся история, и в этом со мной мало кто поспорит, является лишь комментарием к жизни духа. А что немец? – спросите вы у меня. В нашем случае немец, рассорившийся сам с собой, непоследовательный в мыслях, с расщеплённой волей и потому бессильный в действии, теряет силу в утверждении собственной жизни. Он мечтает о праве на звёзды и теряет почву под ногами на Земле. Я не удивлён, что такая нация проиграла эту войну, а славянские народы займут её территорию. Слабых война вычёркивает из жизни, а немцы сами пришли к такому финалу. Мне только остаётся смириться с этим и своевременно уйти из Германии, где свою власть установят большевики. Я всегда был противником революции, так как понимал, что жизненные условия немца можно изменить лишь путём эволюции. Революция для простых немцев есть не что иное, как смена одной правящей верхушки на другую. И к чему он пришёл? К краху и к банкротству. В конечном итоге немцам всегда оставался только путь внутрь себя. Будучи народом певцов, поэтов и мыслителей, немцы мечтали тогда о мире, в котором жили другие, и только когда нужда и лишения наносили этому народу бесчеловечную травму, что мы наблюдаем сегодня в Берлине, тогда может быть, на почве искусства произросло желание нового подъёма, нового царства, и значит, новой жизни. Вот и всё, что я чувствую на сегодня. Спасибо, что ты находишься рядом со мной. Я всегда верил в ваш профессионализм, Мюллер. Я знаю – идя по дороге жизни, надо оглядываться, куда она тебя приведёт.
– Все бумаги должны быть зарегистрированы и разложены по папкам, мой фюрер! – вставая с кресла, улыбнулся Мюллер. – Я очень горжусь тем, что возглавляемое мной ведомство на все 100 % служит вашим интересам, мой фюрер!
IIрощаясь, фюрер пожал Мюллеру руку и проводил его до двери. Мюллер был тронут таким знаком внимания и вышел через дверь из кабинета в коридор. Не успел Гитлер дойти до кресла, как в дверях возник Борман.
– Я слушаю, Борман.
– Мой фюрер! – проговорил Борман. – С каждым часом обстановка накаляется. Так как не государство контролирует партию, а партия контролирует государство, нам необходимо активизировать работу среди гражданских лиц. Что касается военных тем, то я бы просил вас послать радиограмму Йодлю и Венку.
– Ты предвосхитил моё решение, мой секретарь! – заметил Гитлер. – Поэтому её надо отправить немедленно. Слышите, Борман! Немедленно!
– Я весь внимание, мой фюрер!
Обращаясь к Борману, фюрер приказал: «Обострение положения
