— Но зачем? — Элпью уже прикончила печенье и поэтому налила себе еще шампанского.
— Думаю, он был и любовником Коули. Он в нем нуждался. И стремился его задобрить.
— А Бетти?
Графиня пожала плечами.
— Этот безумец уже знал от Подлеца, где находится лабораториум, и бедняжка оказалась легкой добычей… — Она умолкла.
— Но, добившись своего, получил ли бы Натаниэл достаточно денег, чтобы оправдать две смерти?
— Похоже, что ситуация вышла у него из-под контроля. Он поставил перед собой цель. Он хотел власти, хотел возвыситься над людьми и… о, ты же знаешь королей! — Ее светлость покачала головой. — Они отличаются от простых смертных. Если бы юноше удалось осуществить свой план и убедить короля, что одна ночь пьяной страсти привела к появлению незаконного королевского отпрыска, Натаниэла до конца его дней ожидали бы огромные богатства и титулы, и ребенка тоже. А впоследствии, хотя пока это представлялось сомнительным, он мог бы убедить Вильгельма жениться на нем, а затем попытаться править от имени «плода любви».
— Ребенок! — вскочила Элпью. — А как же ребенок?
— Ты сегодня совсем не собираешься спать, да? — Графиня тоже поднялась, поглядывая на новый герб на каминной полке, и осушила свой бокал. — Как это любезно со стороны Его Величества выпустить королевский эдикт, отменяющий сделку моего мужа и делающий невозможным продажу этого дома, пока я жива.
— И дать нам денег, — сказала переполняемая чувствами Элпью, глядя на большой мешок золотых монет. — Как вам повезло, что вы поддерживаете дружбу с герцогиней де Пигаль, потому что, не будь у нее связей при дворе, все могло бы обернуться совсем по-другому.
Они вышли из дома, тщательно заперев его, и неторопливо пошли по Джермен-стрит. Ночная стража заканчивала свою работу и расходилась по домам — отсыпаться, а рыночные торговцы уже грохотали по мостовой в сторону Сент-Джеймса и Сенного рынка.
— Смотрите-ка, — сказала Элпью, указывая на сиявшие впереди окна, — она все еще не спит.
По звукам можно было предположить, что в доме царит веселье.
— Как мило, что она нас пригласила!
Войдя в парадную дверь, графиня с Элпью поднялись наверх.
Большой зал Пигаль был залит светом сотен свечей, мартышки прыгали по спинкам кресел, а попугай орал: «Merde!», еще одна обезьянка, испуская громкие, пронзительные крики, висела на шторах, повсюду валялись обрывки ткани.
— Эшби! Догогая! — Пигаль, пошатываясь, шла к ним, держа в руке бутылку шампанского. — Я думала, что вы спите. Пгоходите. — Она потащила подругу к столу, уставленному бутылками. — Ты должна выпить. Посмотги! Как все чудесно.
Элпью с графиней в изумлении взирали на открывшуюся им картину. Подлец в полном турецком костюме танцевал с Люси, тоже наряженной на восточный манер. Мустафа, снова облаченный в мавританский атлас, примостился в кресле, поглаживая одного из котов Пигаль и скармливая ему кусочки бекона.
— Мой дом снова полон. Все они будут у меня служить и жить здесь.
— Люси, должно быть, страдает… — Элпью посмотрела на девушку, которая совершенно безучастно танцевала с Подлецом. — Ее брат…
— Ее бгат был aliene[86]и убийца, — отрезала Пигаль. — Она его ненавидела.
— Но почему же она с этим со всем мирилась? Она с вами не разговаривала? — Элпью подошла к герцогине поближе.
— D'accord! Она его боялась. Когда мы появились в дегевне, она внезапно все поняла, словно увидела со стогоны. И гешилась гассказать…
— И тогда он привязал ее на том чердаке!
— Пигаль, дорогая, я говорю как друг. — Графиня оттащила подругу в сторону. — Ты не забыла, что эта девушка беременна?
— Газумеется. — Пигаль ухмыльнулась и пожала плечами. — Газумеется. — Она провела графиню к черной спальне Азиза. Осторожно открыла дверь.
— Пока ты была у коголя, мы вместе с камеггегом освободили ее. — На столике у кровати горела свеча, освещая спящую миссис Элизабет Уилсон. — Это дитя Бо. Она сказала, что хочет его забгать, а Люси гада отдать эттого младенца тому, кто будет любить его так, как она любит маленького Мустафу.
— Но… это же ее собственный ребенок?
— Не забывай, как он был зачат, догогая. — Пигаль тихонько прикрыла дверь. — Девушку связывали и заставляли отдаваться мужчине с завязанными глазами. Она хочет все этто забыть.
Они вернулись в зал.
— Неужели ты не боишься этого громилу? — поинтересовалась у подруги графиня.
— Джека Фгая? Он спас тебе жизнь, догогая. Кгоме того, он такой пгостак. Говогишь ему, что делать, что говогить, и он выполняет. Сам он сообгажает туго, но, похоже, нгав у него добгый.
Элпью сморщилась.
— Отвагу он уж точно проявил, когда бежал по той горящей лестнице…
— А в эттом нагяде, — ухмыльнулась Пигаль, — он такой бгутальный zigomard, non?[87]
Был уже почти полдень, когда Элпью с графиней, освеженные многочисленными бокалами шампанского, покачиваясь, вернулись назад.
Войдя в дом, графиня нетвердой походкой направилась на кухню. Годфри, как обычно, храпел на дальней кровати.
Элпью плюхнулась на свою кровать и принялась стягивать чулки. Повернула голову.
— Миледи? — Она уставилась на очаг. — Герб?
Графиня подняла глаза. Герб исчез.
— Слава за это Богу, — рыгнула графиня. — Кошмарная вещь. Подумать только, окорок! Не понимаю, почему этот дурак служащий не взял целую свинью и не придумал что-нибудь еще хуже для слога «клэп».
Сняв туфли, она бросила их под кровать.
— Деньги! — Элпью, расшнуровывавшая лиф, с разинутым ртом таращилась на стол. — Они исчезли!
Графиня круто развернулась, ухватившись при этом за столбик кровати, чтобы не упасть.
Деньги действительно исчезли со стола, на котором их оставили.
— Этот грязный, мерзкий, распутный пройдоха, негодяй, этот…
— Где они? — Элпью как следует тряхнула Годфри. — Куда он ушел с нашими деньгами?
— Какими деньгами? — Годфри сел, пуская со сна слюни. — Кто?
— Сэр Питер, естественно…
— Не смей называть его по имени, этого проклятого, презренного… — завопила графиня.
— Разве он не в кровати? — Годфри показал на пустую постель хозяйки. — Он был…
— А как вы, кстати, вошли? — закричала, тряся его, Элпью. — Единственный ключ у миледи.
Испустив стон, графиня повалилась на кровать.
— Он, конечно же, подобрал отмычку. — В этот момент загрохотал дверной барабан. — Кто-то пришел, Элпью.
