чем было на небесах, картина Голдвина собрала больше «Оскаров», чем любая другая когда-либо. И хотя Голдвин всегда утверждал, что из всех его фильмов больше всего ему нравится «Грозовой перевал» — стильная английская классика, написанная английской джентльменкой, — несомненно, что все похвалы критиков и зрителей в адрес «Лучших лет» очень сильно укрепили его эго.
Вышедший в конце войны и рассказывающий о возвращении домой искалеченного войной солдата, «Лучшие годы» был назван некоторыми критиками антивоенным фильмом — картиной, в которой, как утверждал Сэм Голдвин, больше всего презирается посыл. Голдвин вовсе не считал ее таковой. Для него это была дань уважения самоотверженности и храбрости американских бойцов, свидетельство ценностей, сделавших Америку великой: суть американской семьи, ее трагедии и триумфы, особенно в маленьких общинах по всей стране, ее сила, ее стойкость, а главное, ее долговечность — «своего рода песня любви к этой нашей стране, — сказал он однажды, — на войне или вне ее, неважно». Военная тема здесь совершенно случайна». (Вероятно, он имел в виду «случайность»).
Находясь в эйфории от похвалы критиков и кассовых сборов фильма «Лучшие годы», Голдвин получил письмо с почтовым штемпелем, о котором он не вспоминал уже много лет: Гловерсвилль, Нью-Йорк. Письмо было от мэра Гловерсвилля. Мэр слышал, что великий кинопродюсер, создатель новой классики патриотического кино, собирается приехать на Восточное побережье. Не сможет ли г-н Голдвин приехать в Гловерсвилль на банкет, который город хочет устроить в его честь? Гловерсвилль хотел назвать Сэма Голдвина своим любимым сыном.
Своим любимым сыном! Это было поразительно. Сэм Голдвин, конечно, не забыл Гловерсвилль, но казалось немыслимым, что Гловерсвилль помнит его. И вот теперь не кто иной, как мэр маленького города на севере штата, вспомнил о нем и пожелал сделать бедного юношу-иммигранта из Польши почетным уроженцем. Он был ошеломлен.
Сэм и Фрэнсис Голдвин к тому времени уже неоднократно обедали в Белом доме Рузвельта. В собственном доме по адресу 1200 Laurel Lane они принимали таких гостей, как герцог и герцогиня Виндзорские и королева Мария Румынская. Можно было бы предположить, что Голдвин спокойно воспринял приглашение посетить Гловерсвилль (население 19 677 человек). Но это совсем не так. Он отреагировал на письмо мэра так, словно его включили в список почетных гостей на день рождения короля Англии. Для него это было почти слишком. Несколько дней он мучился над формулировкой своего ответа на приглашение мэра, прежде чем убедился, что все сделал правильно, а затем смиренно написал мэру письмо, в котором согласился на высокую честь.
Следующие несколько недель прошли в неистовой подготовке к поездке и самому мероприятию. В течение нескольких дней он ломал голову над тем, что надеть Фрэнсис — платье или костюм? Порывшись в ее шкафах, он наконец остановился на темно-синем костюме. Когда с этим было решено, какое пальто выбрать? Поскольку на дворе была осень, а в предгорьях Адирондака может быть прохладно, Фрэнсис предложила свою норку. «Слишком вычурно», — сказал Сэм, хотя норка уже давно не была новой. Тогда Фрэнсис предложила несколько более старую нутрию. В конце концов, муж решил, что это все-таки будет норка, но без украшений. И хотя для этого нужно было просто снять наручные часы, она сделала то, что ей было велено. Потом Сэм никак не мог решить, какой костюм, рубашку и галстук надеть ему самому.
Голдвины договорились ехать из Нью-Йорка в Саратога-Спрингс поездом, а оттуда в Гловерсвилль на наемном автомобиле с шофером. В поезде Сэм был напряжен и суетлив, не произносил ни слова. Когда Фрэнсис предложила перекусить в вагоне-ресторане, он не смог есть. Когда они добрались до Саратоги, он был настолько бледен, что Фрэнсис забеспокоилась, не заболел ли он.
В машине он несколько раз завязывал и поправлял галстук, возился с носовым платком в нагрудном кармане. Несколько раз ему приходилось просить водителя съехать на обочину, чтобы опорожнить свой нервный мочевой пузырь. Когда лимузин Голдвина приблизился к окраине маленького фабричного городка, Сэм Голдвин вдруг начал кричать: «Поворачивай назад! Поверните назад! Я не могу больше ехать!» Жена мягко напомнила ему, что теперь уже поздно поворачивать назад. Весь город будет ждать его.
В течение многих лет Сэм Голдвин рассказывал жене о Гловерсвилле: о своем боссе, мистере Аронсоне, о доме, где он жил, и особенно о великолепии самого гордого отеля Гловерсвилля — «Кингсборо». Сэм никогда не останавливался в «Кингсборо» и не ел там — это стоило бы целый доллар, — но он близко познакомился с его великолепным вестибюлем и описал его Фрэнсис в мельчайших подробностях: Полы были из мрамора, стены — из резного красного дерева. Здесь были пальмы в горшках, полированные латунные плевательницы, огромные кожаные кресла и диваны, высокие окна из пластинчатого стекла, через которые, стоя на улице субботним вечером, молодой Сэм Голдвин наблюдал за тем, как элита Гловерсвилля развлекается в своих вечерних нарядах. Ужин в честь Сэма, разумеется, должен был состояться в отеле «Кингсборо».
Хотя, когда они приехали, Фрэнсис Голдвин не обнаружила, что отель «Кингсборо» является тем самым дворцовым заведением, о котором вспоминал ее муж, в нем было очень многолюдно. Церемоний было немного. Фрэнсис Голдвин вручили коробку с парой гловерсвилльских перчаток, которые она быстро надела. Присутствовал старый начальник Сэма, мистер Аронсон, и Сэма представили мистеру Либглиду, который спросил, помнит ли Сэм его. Сначала Сэм не мог вспомнить г-на Либглида, но потом они попали в объятия друг друга. Господин Либглид был тем самым благотворителем в Гамбурге, который в гетто собрал для Сэма деньги на проезд в Англию. Г-н Либглид эмигрировал в Америку и Гловерсвилль во времена Гитлера. Все это было очень эмоционально.
За ужином Сэм вспоминал со своими старыми друзьями и бывшими сотрудниками о былых временах, о том, как он начинал мальчиком на побегушках, стал раскройщиком перчаток, а затем продавцом в долине Гудзона. Были и более серьезные разговоры о современном состоянии перчаточного бизнеса, о тенденциях рынка и моды, о качестве шкурок, раскрое и т. д. По тому, как Сэм Голдвин присоединился к разговору о бизнесе, у Фрэнсис сложилось четкое впечатление, что ее муж мог бы и дальше неплохо зарабатывать в перчаточном бизнесе, если бы необходимость заставила его вернуться к нему.
Наконец пришло время Сэму произнести свою речь. Его представил мэр, и он начал подниматься по проходу, неся свою шляпу. На полпути он уронил шляпу, и ему пришлось опуститься, чтобы поднять ее. Затем он на мгновение замер, не зная, вернуться ли ему назад и положить шляпу на
