минометной стрельбы сержант Лавренко не испытывал, но помог же давеча «жаб». Заслуживает уважения. Хотя ползать под огнем с этой корягой… ну его к черту. Да и боятся его все. В общем, и ни к чему в группе «жаб», и жадность заедает.
Поставив вариться кулеш и велев чаще помешивать, Тимофей отправился в штаб. Но не дошел. В стороне холмов поднялась стрельба, причем сразу густо, со стрекотом автоматических пушек. У водонапорной башни кто-то заорал:
– Немцы!
Тимофей побежал к своим. Здесь тоже матерились.
– Это что, правило такое у фрицев: чуть все сделаешь, переться и портить?! Вот Гитлер, маму его… – возмущался Сашка.
– Заводи машину! За станцию уйдем, пока не накрыло! – торопил Тимофей.
«Додж» двинул пристегнутый тросом «опель-пежо», поволок юзом по разбитой земле. Сашка продолжал чертыхаться в кабине битого грузовика, крутил баранку, пытаясь выровнять непослушную машину. Тимофей вскочил на подножку «доджа». Немцы кидали мины все гуще, видимо, подвезли им, уродам, боекомплект. С неба вместе с минами срывался невидимый снег, только лицом его и чувствуешь. Все через ту дупу.
– Отож, а кулеш?!
Торчок соскочил с машины, побежал обратно к костру.
– Да брось его, Захарыч, все одно пожрать не дадут, – закричал Тимофей.
Павло Захарович все же рукой в шапке сдернул с огня котелок, косолапо нагнал «опель-пежо», подпрыгнул на подножку.
По переезду, и так вдребезги разбитому, немец клал мины все гуще. Приходилось огибать сожженные прошлой ночью штабные машины, Тимофей инстинктивно приседал на подножке от близких разрывов, кричал Сергееву, чтоб «прибавил».
– Зацепим – трос оборвем! – отвечал водитель, руля между препятствий.
Лохмотья тента хлопали по голове, норовили сбить шапку. Вновь рвануло за кормой. Тимофей оглянулся – нет, тащится «опель-пежо»…
И тут екнуло сердце: Павло Захаровича на машине не было.
– Двигай без остановки! За щебнем направо, там стена, – крикнул Тимофей, спрыгивая.
Имелась мысль, что Торчок изловчился и на ходу в кузов завалился. Остатки борта защита так себе, но лучше, чем никакая. Тимофей вспрыгнул на подножку грузовика-доходяги. В кузове пусто, только ведра да дрова, прихваченные для костра на марше, перекатываются.
– Он в кювет, кажись, спрыгнул, – крикнул Сашка, налегая на руль. – Стекло разбило, он и…
Тимофей побежал по дороге, обогнул черную, еще слабо дымящую полуторку. В кювете, да… Сапоги Тимофей увидел издали, сам ефрейтор лежал в наполненной вязкой водой впадине.
– Захарыч!
Дышит вроде. Тимофей перевернул широкое небольшое тело, оно намокнуть почти не успело.
– Куда тебя?!
Торчок открыл глаза, глянул в небо, на снежинки, хотел что-то сказать. И все – взгляд угас, вспышка дальнего разрыва в зрачках не отразилась.
– Эх…
Тимофей, бормоча матерное, ухватил тело за ремень и ворот телогрейки, взвалил на спину. Автомат Торчка качался, норовил стукнуть по подбородку. Тяжело… все тяжело.
Шагов через десять Тимофей чуть не наступил на котелок. Вон, даже часть кулеша не выплеснулась. Котел нужно взять: пока опергруппа существует, ей нужно что-то варить и жрать. Нагнуться было непросто, но сержант Лавренко совладал. Покачиваясь, поплелся дальше. Вновь ахнули две мины – нет, ложиться не будем, потом поди заново встань. Захарыч прикроет, ему уже что… Где тот щебень? Вроде рядом было…
Машины стояли под относительной защитой, навстречу кинулись водители.
– Все, убило, – прохрипел Тимофей. – Пошли в оборону. Сашка, автомат Захарыча возьми, к нему патронов больше. Подсумок тоже…
Свежими силами немцы атаковали станцию Томпа около полуночи. Бой сразу принял ожесточенный характер. Из штаба дивизии успели вывезти раненых, частично пополнить запас боеприпасов, но резервных сил не имелось. Комдив, вновь возглавивший оборону, в первые же минуты был тяжело ранен в ногу и живот. Бой шел на короткой дистанции, иногда гранатный, упорный…
Патронов можно было не жалеть, но Тимофей по привычке бил короткими, меняя автоматы. Сашка поливать из ППС умел, но это же получался один шум-звон, и никакого толку. Водителя посадили набивать магазины. Сашка скорчился на манер древнего человека, заряжал диски и рожки, ругал первые и хвалил вторые, по мере надобности расшвыривал «колотушки» – в общем, участвовал вовсю.
Остатки оперативной группы удерживали узкий проход между пакгаузами, немцев сюда словно кто тянул. Тоже умные, гранатами норовили кидаться. Но куча щебня оказалась глубокой, зарылись в нее по полному профилю, две шпалы перекрытием успели приспособить. Ничего так, только пушкой возьмешь. Тимофей часто сдвигался, ползал по щебню, тот уж и оттаял, под сапогами сыпался. Немцы разглядеть автоматчика не могли, пытались из-за складов достать, но левый пакгауз уже давно чадил, прикрывал дымом. В общем, держаться было можно.
Несколько раз пытался накрыть фашистский миномет, но точности ему не хватало. Гарнизон щебень-дзота успевал закатиться под шпалы, камнями сверху колотило здорово, но от минных осколков сберегло. Станционный поселок немцы опять взяли, за нашими оставались все та же окраина и кусок насыпи. Вдоль насыпи фрицы наседали ожесточеннее, но сейчас, похоже, иссякали и там.
Вот пить хотелось, это да. У сержанта Лавренко мелькала мысль доползти до «доджа»: там и фляга, и целая канистра воды. Только мысль эта была вредная, поскольку самоубийственная.
В паузах перекликались с соседями. Народ держался – просто счастье, что вечером машины с боеприпасами к штабу успели проскочить. Успели сюда и зенитный взвод перебросить, но оба крупнокалиберных пулемета разбило еще в начале немецких атак. А старый «максимка» все валил немцев. Судьба: одно вооружение уже какой бой живет, а другого, новенького, на несколько минут и хватает.
О судьбе Тимофей старался не думать, да и времени не было.
Кувыркаясь, летели через провалившуюся крышу гранаты, казалось, прямо из дыма рождаются, но сержант Лавренко такие моменты уже чуял. Скатился по щебневой дюне, захрипел Сергееву «товсь!», прикрыл башку автоматом и лопаткой. Взорвалось, шрапнелью засвистели камни. Ой, сука, опять по рукам!
Застрочил Сергеев – у него была резервная позиция, бил прямо из амбразуры под шпалами, когда немцы меж складов особо густо совались. Фрицев там уже валялось изрядно, но все равно лезли, упорные…
В паузе приползли капитан Изванцев с четырьмя бойцами – думали подстеречь бронетранспортер, приноровившийся выкатывать из-за строений и скоротечно, но неприятно лупить по насыпи. Тимофей заверил, что не выйдет: сюда немцы сунуться не могут, но и за пакгаузы носа не высунешь. Капитан видел трупы немцев, ситуацию уже и сам понял.
– А хорошо устроились, контрразведка.
– Стараемся. А что, товарищ капитан, воды там не нашли?
– Чего нету, того нету. Из машин вон в пулеметы сливали…
Лежал Тимофей на спине, открыв рот и закрыв глаза. Снег под утро стал ощутимее, холодил лицо, иной раз и на язык попадал. Но мало.
