Ознакомительная версия. Доступно 24 страниц из 116
не швея».
Пискарев морально убит; возвратившись наутро на свою квартиру «бледный, с ужасным видом, с растрепанными волосами, с признаками безумия на лице» (формулы, совпадающие с описанием обезумевшего Евгения в «Медном всаднике» А.С. Пушкина, к тому времени не опубликованном), он запирается. Через четыре дня его находят с перерезанным горлом и следами долгого предсмертного мучения. «Тихо, даже без обрядов религии», как самоубийцу, его отвозят на Охту; никто не приходит проводить его в последний путь, даже приятель Пирогов. И лишь солдат-сторож, выпив лишний штоф водки, оплакивает покойника.
«Профессия» Пирогова, «призвание» петербургского художника, играет в его судьбе роковую роль. Петербург с его неверным, фантасмагорическим Невским проспектом, пятикратно меняющим свой облик в течение дня, с его колеблющимся ночным освещением, похож на некий подводный город («пучину»), в котором все перевернуто, «все происходит наоборот», «все обман, все мечта, все не то, чем кажется». Фамилия героя, Пискарев, не только указывает на его слабость, бессильность перед властью обстоятельств, но и непосредственно связана с ощущением Петербурга как подводного царства. Художник, устремленный к идеалу, как бы предназначенный для жизни в упоительно-прекрасной Италии, не должен соприкасаться с обманчивой реальностью Петербурга, этого северного подобия Рима, Рима «наоборот». Хватит и того, что он обречен быть живописцем «в земле снегов», создавать зимние пейзажи, в которых вывернут наизнанку идеальный образ природы, место солнца занимает фонарь, место голубого неба – хмарь, место ярких красок – смертельная белизна снега. Он должен писать «чахоточные» портреты бесчувственных петербургских старух.
Подходя с «идеальной» меркой Рима ко всему, и особенно к женской красоте, чье неземное величие в мире Гоголя почти всегда соприкасается с демоническим началом, – художник рискует заблудиться в двоящемся Петербурге, потерять грань между сном и явью. И погибнуть. Путь Пискарева к гибели начинается в тот момент, когда он принимает петербургскую проститутку за «Перуджинову Бианку». То есть – за образ Мадонны с фрески «Поклонение волхвов». Как художник, он прав, открывая в «падшем» существе божественное, «райское» начало. («Боже, какие божественные черты»; «ее святилище».) Беда в том, что Петербург требует либо «пошлого», пироговского отношения к себе, либо двойного взгляда, одновременно и возвышенного, и трезвого. Иначе внезапное осознание того, что женщина, венец творения, «волею адского духа» превращена в «двусмысленное существо», – может свести с ума. Угадав в юной проститутке черты Мадонны, Пискарев не замечает в ней черт русалки, «петербургской нимфы», которая своим сладким пением заманивает его тело в смерть, а душу – в ад.
Пискарев начинает видеть сны, в каждом из которых образ «падшей возлюбленной» предстает в обрамлении новых «жанровых черт»: светский портрет, идиллический ландшафт, портрет жены художника в интерьере мастерской. Уже в первом из его сновидений ощутимо присутствует демоническое, бесовское начало. «Карета остановилась перед ярко освещенным подъездом, и его разом поразили: ряд экипажей, говор кучеров, ярко освещенные окна и звуки музыки. Лакей в богатой ливрее высадил его из кареты и почтительно проводил в сени с мраморными колоннами, с облитым золотом швейцаром, с разбросанными плащами и шубами, с яркою лампою. Воздушная лестница с блестящими перилами, надушенная ароматами, неслась вверх. Он уже был на ней, уже взошел в первую залу, испугавшись и попятившись с первым шагом от ужасного многолюдства. Необыкновенная пестрота лиц привела его в совершенное замешательство; ему казалось, что какой-то демон искрошил весь мир на множество разных кусков и все эти куски без смысла, без толку смешал вместе».
Обманчива воздушная «лестница», несущаяся «вверх»; обманчива «эфирность» прекрасных дам; сомнителен пожилой мужчина, говорящий на незнакомом языке и куда-то уводящий красавицу.
Финальная сцена карточной игры с «тузами за вистом», хранящими мертвое молчание, не оставляет никаких сомнений: душа Пискарева, которая стремилась к небу, при жизни попала в ад, где уже обретается душа его «избранницы». В двух других «снах» адский подтекст не столь очевиден, но именно эти сны толкают героя на гибельный шаг, он, художник, чье призвание изображать мир сквозь призму идеала – и только, решает стать спасителем («я возвращу миру лучшее его украшение!»). Он хочет восстановить естественный облик вещей, исправить «неверный» Петербург, как бы сделать его Римом. Именно провал этой затеи ставит точку в судьбе Пискарева.
Петербург не для таких людей, как он. Трезвые и пустые петербуржцы, вроде Пирогова или персиянина, который заказывает П. пошлое изображение красавицы, могут ничего не опасаться. Но позиция автора, ужасающегося трагедии Пискарева, скорее близка позиции несчастного героя. Поэтому в финальном описании ночного Невского проспекта («мириады карет валятся с мостов <…>, сам демон зажигает лампы») почти полностью повторен городской пейзаж, который в начале повести потрясает Пискарева.
Нос (1832–1835, опубл. – 1836)
Майор Ковалев Платон Кузьмич – герой социальной фантасмагории, который однажды утром обнаруживает, что его нос исчез с лица и вместо носа, «недурного и умеренного», – «преглупое, ровное и гладкое место».
Ринувшись на поиски «беглеца», майор Ковалев по пути к обер-полицеймейстеру встречает свой собственный нос в мундире статского советника. Герой следует за своим носом в Казанский собор, пытается объясниться («Милостивый государь, мне кажется, вы должны знать свое место»), но получает строгий ответ: судя по пуговицам, мы служим по разным ведомствам. Попытка дать платное объявление в Газетной экспедиции о пропаже носа ни к чему не приводит: экспедитор отказывается принять объявление и лишь советует обратиться в булгаринскую «Северную пчелу», где опытный журналист может вывести из происшествия что-нибудь полезное юношеству. Тот же результат дает визит к частному приставу («у порядочного человека не отдерут носа»).
Не найдя нос, майор Ковалев пробует найти хотя бы причину его исчезновения: не происки ли это офицерши Подточиной (которую в одном месте повести зовут Пелагеей, а в другом – Александрой Григорьевной), желающей женить майора на своей дочери? Неожиданно является «полицейский чиновник красивой наружности» и приносит пропажу. Нос был перехвачен по дороге в Ригу, куда он направлялся по паспорту какого-то чиновника. Однако никакая сила не может вернуть нос на место; доктор со смолистыми бакенбардами и холеными зубами даже предлагает нос заспиртовать. И лишь в некое прекрасное утро, спустя ровно 14 дней после исчезновения, нос обнаруживается на прежнем месте.
Сюжет подчеркнуто-невероятен, как в большинстве «носологических» (о чем писал лингвист и литературовед В.В. Виноградов) повестей, печатавшихся в русских журналах 1830-х годов. Все сколько-нибудь рациональные (при всей их заведомой условности) мотивировки устранены. Тем же утром, когда майор Ковалев замечает отсутствие носа, цырюльник Иван Яковлевич, бреющий его, находит этот нос запеченным в хлебе. Иван Яковлевич пьяница, он вполне мог срезать нос и не заметить. Но в том-то и дело,
Ознакомительная версия. Доступно 24 страниц из 116
