Ознакомительная версия. Доступно 22 страниц из 110
– Значит, полетим в Толедо, – безучастно ответил Выговский.
– Ехал только что в машине, слышал по радио! Ребеночка родить не смогла, усыновила чужого и теперь души в нем не чает!
– А тебе-то какая радость?
– Ну как же! Значит, живой человек эта Шарончиха! Не мызга какая-то закомплексованная! Настоящая живая баба! И горести у нее, и радости, и опять же что-то не так...
– Утешить хочешь?
– Хочу!
– Значит, летим.
– Подарок бы ей присмотреть?
– Присмотрим. Ползунки какие-нибудь, слюнявчики, подгузники. У них там, в дальнем зарубежье, с этим постоянная напряженка.
В Толедо они оказались ранним утром, солнце уже встало, но до мостовых еще не добралось – были освещены только остроконечные шпили зданий и соборов. Выговский и Здор шли по узкой каменистой улочке, как по горному ущелью, и только высоко над собой видели узкую полоску неба. По обе стороны улочки были расположены сувенирные лавки, оружейные мастерские, винные забегаловки, и все это необъяснимым образом тревожило обоих и вызывало в душе радостное волнение. Казалось, они прибыли наконец в те места, в тот город на земле, к которому стремились не только они, но их деды, прадеды, и вот только им удалось наконец достигнуть этих берегов, достигнуть этой земли, где их ждали не одно столетие.
И свершилось, состоялось, сбылось.
Узенькая, корявенькая улочка, выложенная необработанными булыжниками тысячу лет назад, постепенно становилась светлее, откуда-то спереди шло сильное золотистое сияние. Улочка расширялась, полоска неба над головой увеличивалась, и наконец они вышли на залитую солнцем площадь перед собором.
Здесь шла съемка какого-то фильма с участием Шарон Стоун. Здесь-то Выговский со Здором ее и увидели – среди киносъемочной аппаратуры, осветительных приспособлений, треног и колясок, среди проложенных по булыжникам рельсов, по которым на маленьких колесиках катились кинокамеры. Все были заняты, куда-то бежали, орали друг на друга, делали страшные глаза, показывая то на небо, то на шпили собора, то на площадку, на которой и стояла...
Да-да-да.
Маленькая, невзрачная, растерянная женщина, к которой надо было очень уж внимательно и благожелательно присмотреться, чтобы узнать в ней черты знаменитой Шарончихи.
– Слушай, Игорь, мне страшно, – пробормотал Здор осевшим голосом.
– Не дрейфь, пробьемся.
– Ни фига не пробьемся.
– Значит, так, Миша, – назидательно сказал Выговский. – Я обещал познакомить тебя с Шарончихой, правильно? Больше ничего не обещал. Я тебя с ней познакомлю. А дальше устраивайте свою судьбу сами. Хотите в Москву переезжайте, в Бескудниково, хотите в Голливуде особняк снимайте... У тебя хватит денег особняк для нее снять на годик-второй?
– Хватит.
– Ну, всякие там приемы-шмиемы... Сделаешь?
– И это потяну. Я ей матрешку купил, – сказал Здор шепотом.
– Матрешку?! – Выговский готов был расхохотаться.
– Двадцать четыре вкладыша один в другом. Все расписано золотом и прочими делами... И все на нее похожи.
– На каждой портрет Шарончихи?!
– Обобщенный, – поправил Здор. – В особом, матрешечном стиле.
– Где же ты достал?
– Спецзаказ.
– Чей?!
– Мой, – Здор скромно потупил глаза.
– Ну ты, Миша, даешь, – протянул Выговский потрясенно. – Мне с тобой не тягаться... Я по убогости своей и простоватости сообразил купить только бутылку шампанского!
– Хорошего?
– Не знаю... Триста долларов. «Дом Периньон».
– Ничего, – одобрил Здор. – Не слишком хорошее, но сойдет.
– Перебьется, – проворчал Выговский.
– А на каком языке общаться будем? – спросил Здор.
– Как на каком? На русском.
– Думаешь, она знает русский язык?
– Это ее проблемы.
– Игорь, она ни фига не поймет.
– Когда Шарончиха увидит бутылку шампанского «Дом Периньон» за триста долларов, она сделается такой сообразительной, что ты даже удивишься. Ты просто руками всплеснешь от ее сообразительности.
– Это я могу, – кивнул Здор. – Руками всплескивать каждый может. И я тоже смогу, – он бормотал, повторяя одни и те же слова, чтобы хоть как-то скрыть полнейшую свою растерянность.
А Выговский тем временем, ухватив Здора за руку, тихонько, тихонько протискивался сквозь толпу, продвигаясь все ближе к съемочной площадке, и наконец они достигли цветастой ленты, которая сдерживала любопытных. Полицейские, стоявшие через каждые десять метров, убедившись, что толпа мирная, восторженная, туристическая, почти не обращали на нее внимания, наслаждаясь процессом создания очередного шедевра Шарончихи.
– Как только я шагну через ленту, – Выговский показал на пластмассовую полоску, натянутую на металлических столбиках, – ты делаешь то же самое.
– Я боюсь.
– Я тоже.
Как ни странно, но именно эти слова успокоили Здора и даже придали ему куражливую уверенность.
– В крайнем случае мы этих полицейских просто раскидаем!
– Наконец я услышал слова настоящего мужчины.
Съемка продолжалась, тощий лысый человечек метался от камеры к Шарончихе и обратно, что-то кричал, делал страшные гримасы, которые должны были изображать его горе и отчаяние, Шарончиха весело смеялась, двигались камеры, поднималось солнце, постепенно охватывая площадь, окруженную шпилями собора и островерхими домами. И наступил момент, когда Выговский решительно перешагнул цветастую ленту, так же решительно отвел в сторону полицейского, бдительно рванувшегося к нему, и, вплотную подойдя к Шарончихе, протянул шампанское, повернув бутылку этикеткой к ней, к звезде, к красавице, к актрисе. Похоже, она разбиралась в шампанском ничуть не хуже самого Выговского, потому что тут же улыбнулась и произнесла восторженно:
– О! «Дом Периньон»!
– Между прочим, уважаемая красавица, – заговорил Выговский с великолепной светской улыбкой, – это вовсе не от меня, а от моего лучшего друга Миши Здора, который в вас души не чает и даже плачет по ночам, роняя слезы в истерзанную подушку.
Шарон Стоун склонила голову набок, внимательно все выслушала, время от времени кивая своей божественной головкой в такт словам Выговского. Но улыбка на ее устах постепенно из радостной сделалась несколько растерянной. И тогда Выговский перешел на чистый иностранный язык.
– Сувенир, – сказал он, протягивая шампанское.
– О! – расцвела Шарончиха.
И в этот момент из-под мышки у Выговского вынырнул Здор, расправившись наконец с оберткой, которой была укутана матрешка чуть ли не в полметра высотой. Когда Шарончиха увидела нечто, сверкающее золотом, когда она, справившись с повисшими на ней охранниками, увидела на матрешке собственную физиономию, глаза у нее сделались совершенно потрясающими по своей красоте и выразительности. Но стоило Здору с ловкостью провинциального фокусника сорвать с матрешки верхнюю ее часть, под которой оказался новый портрет Шарончихи, еще более молодой и прекрасной, раздался уже всеобщий вопль восторга и восхищения. Вручив Шарончихе верхний колпак матрешки, Здор сорвал следующий, и там тоже, и под следующим тоже...
Ознакомительная версия. Доступно 22 страниц из 110
