— И от масонов — тоже? — оживился штурмбаннфюрер.
— Естественно. Это я в продолжение вашего разговора с франкмасоном Шварцем.
— Но ведь он баварский сепаратист, а не всемирный интернационалист.
— Масоны не имеют национальности. Иное дело, что у них есть определенные обязанности. В частности, дробить Европу, истощая её мировыми войнами и великими революциями, чтобы затем решительно объединить под властью великих магистров. Впрочем, мы основательно отвлеклись. Да, синьор Скорцени, вилла «Орнезия» — вотчина папессы и её людей. Причем не столько паны римского, сколько именно «папессы». И не удивляйтесь, если однажды увидите её здесь.
Скорцени спустился с холма вслед за княгиней. Ни один человек из охраны виллы и отряда корсиканцев на берегу так и не появился. Они давали возможность обер-диверсанту попрощаться с княгиней тет-а-тет.
— О моей встрече с «папессой» на Корсике вам известно что-либо такое, что осталось неизвестным для меня? — поинтересовался Скорцени.
— Только планы «папессы» относительно вас. Именно ей поручено поддерживать связь между папой и вами, поэтому готовьтесь к следующей встрече. Кстати, предупреждаю, что, прежде всего, её будет интересовать сотрудничество Ватикана с вами в поисках и охране сокровищ фельдмаршала. И поверьте, более надёжного союзника, нежели Святой Престол, для этой операции вам не найти. Как и более надежной организации, которая способна была помочь вам продержаться в первые месяцы мира, когда людей из иерархии С С начнут выслеживать и отстреливать, как диких вепрей, — произнесла княгиня, перепрыгивая с причала на борт яхты. Скорцени хотел последовать её примеру, но в это время на тропинке, ведущей к причалу, появился его адъютант Родль.
— Передайте «папессе», что возможности подобного сотрудничества я не отвергаю, — поспешно произнёс Скорцени, чтобы завершить разговор до приближения гауптштурмфюрера.
— Господин штурмбаннфюрер, только что из штаба полка люфтваффе сообщили, что вылет вашего самолёта назначен на тринадцать ноль-ноль.
— Постараюсь не опоздать.
— Но это ещё не всё. Перед отлётом в столицу с вами хотел бы переговорить обергруппенфюрер С С Вольф. Он ожидает вашего звонка из штаба летунов в двенадцать тридцать.
Скорцени взглянул на часы: как же ничтожно мало времени ему отведено было, чтобы насладиться этим затерянным посреди войны и диковатого морского побережья лигурийским раем!
— Как всё просто, — с грустью молвила Сардони, глядя в глаза Отто, — появляется адъютант, сообщает время отлета — и вы уже принадлежите иному миру!
43
Те полчаса, которые Скорцени ещё мог пожертвовать на более обстоятельный разговор с бывшим владельцем ресторана «Солнечная Корсика», он решил провести, осматривая поле ночного боя. Выйдя за ограду виллы, они направились к прибрежной холмистой гряде, как бы прикрывающей шоссе от штормовых ветров и служащей почти идеальной естественной дамбой.
— Умбарт поведал мне, что, появившись здесь, на лигурийском побережье, вы тотчас же оказались в камере гестапо, — молвил Скорцени. При этом он пытался узнавать места, которые простреливал во время боя из пулемёта и из которых пытались пристрелить его самого.
Остатки машины уже успели столкнуть с ближайшего обрыва, вторая машина, с изрешеченными бортами, была отбуксирована на опушку леса. Но вся местность поблизости от виллы всё ещё источала гарь, ветки деревьев были иссечены осколками, а зависший на вершине гранитного утёса автомат, который, очевидно, забросило туда взрывом, превращал эту красноватую глыбу в идеальный постамент памятника Второй мировой.
— Так оно всё и случилось, господин штурмбаннфюрер. Это были страшные дни. Просто не верилось, что удастся вырваться на свободу.
— И всё же удалось.
— Только благодаря вам.
Скорцени, шагавший чуть впереди Шварца, остановился и резко оглянулся.
— Благодаря мне?! Послушайте, вы, всё ещё не расстрелянный баварский сепаратист!.. — полушутя, но от этого не менее грозно проговорил он. — Ваше молчание я ценю куда больше ваших недомолвок. Очевидно, вас удалось спасти Умбарту.
— Он слишком труслив для этого и слишком невлиятелен. Это сделала княгиня Сардони. Узнав о моём аресте, она явилась к руководителю гестапо и, очевидно, переспав с ним, намекнула, что я — строго засекреченный агент и личный друг Скорцени.
Замешательство, в которое Шварц пытался ввергнуть Отто, развеялось на удивление быстро. Мало того, Скорцени отреагировал так, как способен был реагировать в подобной ситуации только… Скорцени:
— А вас это, конечно, возмутило, ибо вы, лично вы, Шварц, другом и агентом Скорцени себя не считаете. Не говоря уже о «строго засекреченном» агенте, — воинственно осклабился обер-диверсант рейха.
— Оказавшись на свободе, я почувствовал себя не только вашим агентом, но и вашим рабом. Но для меня важно было еще и другое: убедившись, что подействовало ваше имя, я таким образом понял, что в гестапо меня засадили не по вашей воле. То есть вы к этому не причастны, несмотря на всю вашу нелюбовь к баварскому сепаратизму и ордену иллюминатов.
— … К которому вы все еще преступно принадлежите, Шварц, хотя прекрасно осведомлены, что в рейхе масоны — вне закона.
— …К которому я, извините, никогда не принадлежал. — Они стояли на гряде, склон которой круто сбегал к морю. Подозрительный взгляд Скорцени баварский сепаратист выдержал спокойно, не отводя глаз, всматриваясь в каменистую зелень противоположного берега залива. — Зато с ним тесно связана княгиня Сардони, если, конечно, для вас это имеет какое-то значение?
— Странные вопросы вы сегодня задаете, мсье Шварц.
— Признаю, что этот мой вопрос — непростительное любопытство. Однако предвижу, что через княгиню орден иллюминатов попытается заполучить вас. Если не сейчас, то уж, во всяком случае, после войны.
— Значит, на вас у иллюминатов тоже есть свои виды, баварский сепаратист и фюрероненавистник Эрнст Шварц, проходивший в мюнхенской полиции по делу о растлении несовершеннолетних мальчиков-подростков?
— Господь с вами: моё освобождение — всего лишь мелкая услуга местного гестапо Скорцени, его реверанс в сторону обер-диверсанта рейха. И, ради бога не вспоминайте впредь о моем давнем мюнхенском грехе, — вырисовалась на кирпично-пепельном лице Шварца гримаса прискорбия. Он знал себе цену и никогда не пытался выглядеть значительнее, нежели был на самом деле. — Кстати, гонцом ордена может стать не только княгиня, но и любой другой человек, которого вы хорошо знаете и с которым можете говорить совершенно откровенно.
— А вы и есть именно такой, близкий мне человек?
«Неужели люди, которые рекомендовали мне Шварца как масона, ошибались? — недовольно проворчал про себя Скорцени. — Не может такого быть! Разве что их сбило с толку то, что будущим владельцем «Солнечной Корсики» заинтересовались масоны. Однако, похоже, что для них Шварц действительно всего лишь «гонец к Скорцени».
