коль шампуром назваться согласился, изволь над очагом уж покрутиться! Идея здравая, работа проделана большая, остаётся лишь её до нужных людей донести. Это уже моя головная боль.
Я вздохнул и ничего в ответ говорить не стал. И без того не самое лучшее настроение испортилось окончательно, от жары и шума разболелась голова. И вроде теперь мне исследовательский проект даром уже не сдался, но вот прикипел как-то к этой идее совершенно незаметно. И потраченных усилий жалко, и тщеславие уязвлено.
До конца дебатов я в итоге еле досидел, да и свинтил чуть раньше, дабы не толкаться на выходе со студентами. Первым делом сбегал на процедуры в лабораторный корпус, затем отправился в студсовет. Думал, придётся разбирать протоколы об административных правонарушениях на вчерашнем празднике, но вместо этого повстречавшийся на крыльце Касатон Стройнович поручил сходить в горбольницу.
— Ивана Дубка вечером поколотили, — сказал он мне. — Опроси его, разузнай о случившемся.
— Чего это ещё? — возмутился я. — Дознанием пусть оперчасть Бюро занимается!
Касатон досадливо отмахнулся.
— Поколотили его в городе, побои лёгкие, а раз заявление он писать отказался, то и уголовного дела не возбудили. Ни милиция этим делом не занимается, ни Бюро.
— А мы к нему каким боком?
— Дубок заявил, что выпил и ничего не помнит, но я точно знаю, что он спиртного в рот не берёт. И зачем ему врать, как думаешь?
— Кто-то свой бока намял? — предположил я.
— Возможно, — кивнул Касатон. — Но может статься и так, что причиной потасовки стали трения с активистами из других групп. Донеси до него мысль, что вендетты мы не потерпим.
— А-а-а! — понимающе протянул я. — Имеет смысл, да.
Всё общение с пострадавшим заняло у меня от силы минут пять, дольше до горбольницы шёл и с медперсоналом свой визит согласовывал. Активисту из кружка Резника всего-то подбили глаз и рассадили губу, при этом Иван был непривычно бледен и вял. На вопросы он отвечал неохотно и путано, но мой намёк, вне всякого сомнения, понял, пусть вида и не подал.
— Поговорим после выписки, — сказал я на прощание и отправился в столовую при больнице.
Миша Попович уехал на какую-то студенческую конференцию, Милена тоже куда-то запропала, и завтракал я сегодня всухомятку, поэтому сплошь заставил поднос тарелками и стаканами, больше следил за ними, нежели смотрел по сторонам.
— Петя! — послышалось вдруг. — Идём к нам!
Позвала меня Лизавета Наумовна, и хоть Альберта Павловича, который составлял ей компанию, сей факт откровенно не порадовал, я отнекиваться не стал. А только присоединился к ним и сразу обратил внимание на украсившее один из пальчиков дамочки помолвочное кольцо.
— О, поздравляю!
— Спасибо, — улыбнулась в ответ Лизавета. — Альберт завидным женихом стал, сам бог велел такого к рукам прибрать!
— Скажешь тоже — завидный жених! — улыбнулся Альберт Павлович. — Заместитель заведующего кафедрой — невелика птица!
— Не думали свою кандидатуру в наблюдательный совет выставить? — поинтересовался я. — А то у нас политическая жизнь так и бурлит!
— Наблюдал сегодня это бурление воочию, — скривился куратор. — Аж забрызгало!
— И что там? — уточнила Лизавета.
— Резник с Чертопрудом спелись, — пояснил я.
Альберт Павлович фыркнул.
— Скажешь тоже! Спеться Борис Давидович может только с самими собой. Тут ему определённо сделали предложение, от которого он не смог отказаться.
— И какое же? — полюбопытствовала Лизавета. — Что ему такого мог посулить заместитель заведующего лабораторией?
— Ты ведь в курсе убеждений Чертопруда со товарищи? Вопреки слухам, евгеникой там и не пахнет, их идеал — кастовая система. И себя они видят не брахманами даже, а высшими существами, которые станут распределять соискателей по кастам. Серые кардиналы недоделанные!
— Не выражайся за столом! — попросила Лизавета.
— Не буду, — пообещал Альберт Павлович и погладил её по руке. — Суть в том, что эти настроения весьма распространены в среде институтских бюрократов среднего пошиба. Раньше они сидели тихо-тихо как мышки под веником, а теперь почуяли свободу и решили попробовать свои силы на выборах. Особой популярностью их идеи у студентов не пользуются, активисты из кружка Резника станут хорошим подспорьем.
Лизавета Наумовна удивлённо приподняла брови.
— Ректор утрачивает позиции?
Альберт Павлович пожал плечами.
— Просто увеличивается число стульев, на которых ему приходится балансировать.
— А Резник? — поинтересовался я. — Какое предложение ему могли сделать?
— Ну не просто же так его завкафедрой на днях утвердили! — хмыкнул Альберт Павлович. — Могли бы ещё полгода завтраками кормить. Даже выполнение прямых распоряжений ректора какое-то время волокитить реально, а Резник — сам по себе. Деятель он на редкость пробивной, но далеко не гений, которому станут создавать условия, лишь бы только творил на благо обществу.
— А видели, какую рожу Паук скривил, когда Резник его подачу проигнорировал? Рашид Рашидович уверен, будто у них какая-то закулисная договорённость о сотрудничестве имелась!
— Всё! — оборвала нас Лизавета Наумовна. — О работе больше ни слова!
Я принял пожелание к сведению и спросил:
— Когда свадьба?
— В августе, — ответил Альберт Павлович. — Извини, тебя не пригласим. Ты знаешь почему.
— Разве? — удивился я. — Теряюсь в догадках.
Лизавета промокнула губы салфеткой, прикрыв той улыбку, а мой куратор с тяжёлым вздохом покачал головой.
— Тебя даже за этим столом сейчас быть не должно.
— Мне пересесть?
— Да поздно уже! Ешь!
На вечер у меня с Ингой был запланирован выход в свет — Лия позвала поужинать с ней и Герасимом в «Лире». Идти в столь пафосное заведение не хотелось, но и отказаться не было никакой возможности, поэтому из чистого фрондёрства я не стал надевать пошитый на заказ костюм, ограничился прогулочными брюками и рубахой с коротким рукавом.
Да и сопреть в костюме можно. Пусть солнце к закату и клонится, от раскалённой за день брусчатки до сих пор жаром веет. Сейчас бы в тенистом кафе где-нибудь в горсаду посидеть или на лодочной станции, да только ничего уже не переиграть.
Инга с нарядом тоже мудрить не стала, надела лёгонькое и вроде бы совсем простенькое платьице, но меня при взгляде на неё нет-нет да и потряхивало. И не в какой-то влюблённости или даже особом влечении дело, просто хороша, чертовка! И на пристрастность тут ничего не спишешь — молодые
