class="text-author">Н. Д. Яковлев. Об артиллерии и немного о себе.
Высшая школа, М., 1984. С. 122–124.
А. С. Яковлев, январь 1944 года
Как ни странно, по-настоящему стали думать у нас о пассажирских самолетах в разгар войны. <…>
По этому поводу в один из январских вечеров 1944 года нас с наркомом вызывали в Кремль. Был поставлен вопрос о пассажирском экспрессе, способном перевозить 10–12 пассажиров на расстояние 4–5 тысяч километров без посадки.
Сталин спросил, нельзя ли для этого приспособить какой-нибудь из имеющихся бомбардировочных самолетов.
Трудно было сразу сказать, можно ли в фюзеляже бомбардировщика разместить 12 пассажиров и обеспечить им комфорт, необходимый для полета в течении 10–15 часов. Поэтому мы просили дать время на размышление.
Мы доложили о работе Ильюшина над Ил-12. Создание Ил-12 было одобрено, но все же Сталин просил подумать о возможности использования ермолаевского бомбардировщика Ер-2.
Как известно, вскоре самолет Ил-12 пошел в массовое производство, но уже не с дизелями, а с двумя двигателями воздушного охлаждения АШ-82.
Что касается переделки Ер-2 в пассажирский самолет, то это оказалось нецелесообразным.
В результате в первые послевоенные годы, начиная с 1947 года, на гражданских авиалиниях СССР курсировали двухмоторные поршневые самолеты Ил-12, а в последующем — модификации этого самолета Ил-14. Для своего времени это были отличные машины, весьма экономичные и в высокой степени безопасные в полете.
А. С. Яковлев. Цель жизни.
Политиздат, М., 1987. С. 416.
И. С. Конев, 12–18 февраля 1944 года
<…> 12 февраля 1944 года около 12 часов меня по ВЧ вызвал Верховный Главнокомандующий.
Сталин, рассерженный, сказал, что вот мы огласили на весь мир, что в районе Корсунь-Шевченковского окружили крупную группировку противника, а в Ставке есть данные, что окруженная группировка прорвала фронт 27-й армии и уходит к своим, и спросил: «Что вы знаете об обстановке на фронте у соседа?»
По интонации его голоса, резкости, с которой он разговаривал, я понял, что Верховный Главнокомандующий встревожен, и, как видно, причина этого — чей-то не совсем точный доклад.
Я доложил:
— Не беспокойтесь, товарищ Сталин. Окруженный противник не уйдет. Наш фронт принял меры. Для обеспечения стыка с 1-м Украинским фронтом и для того, чтобы загнать противника обратно в котел, мною в район образовавшегося прорыва врага были выдвинуты войска 5-й гвардейской танковой армии и 5-й кавалерийский корпус. Задачу они выполняют успешно. Сталин спросил:
— Это вы сделали по своей инициативе? Ведь это за разграничительной линией фронта. Я ответил:
— Да, по своей, товарищ Сталин. Сталин сказал:
— Это очень хорошо. Мы посоветуемся в Ставке, и я вам позвоню. Действительно, через 10–15 минут Сталин позвонил вновь:
— Нельзя ли все войска, действующие против окруженной группировки, в том числе и 1-го Украинского фронта (27-ю армию), подчинить вам и возложить на вас руководство уничтожением окруженной группировки? Такого предложения я не ожидал, но ответил без паузы:
— Товарищ Сталин, сейчас очень трудно провести переподчинение 27-й армии 1-го Украинского фронта мне. 27-я армия действует с обратной стороны кольца окружения, т. е. с противоположной стороны по отношению наших войск, с другого операционного направления. Весь тыл армии и связи ее со штабом 1-го Украинского фронта идут через Белую Церковь и Киев. Поэтому управлять армией мне будет очень трудно, сложно вести связь по окружности всего кольца через Кременчуг, Киев, Белую Церковь; пока в коридоре идет бой, напрямую установить связь с 27-й армией невозможно. Армия очень слабая, растянута на широком фронте. Она не сможет удержать окруженного противника, тогда как на ее правом фланге также создается угроза танкового удара противника с внешнего фронта окружения в направлении Лысянки.
На это Сталин сказал, что Ставка обяжет штаб 1-го Украинского фронта передавать все мои приказы и распоряжения 27-й армии и оставит ее на снабжении в 1-м Украинском фронте. Я ответил, что в такой динамичной обстановке эта форма управления не обеспечит надежность и быстроту передачи распоряжений. А сейчас требуется личное общение и связь накоротке.
Все распоряжения будут идти с опозданием. Я попросил не передавать армию в состав нашего фронта.
— Хорошо, мы еще посоветуемся в Ставке и с Генеральным штабом и тогда решим, — закончил разговор Сталин. <…>
12 февраля в 16 часов я получил по ВЧ важное решение Ставки, которым на меня возлагалась ответственность за разгром окруженной группировки. <…>
После моего короткого доклада по телефону в Ставку о завершении сражения под Корсунь-Шевченковским И. В. Сталин сказал:
— Поздравляю с успехом. У правительства есть мнение присвоить вам звание Маршала Советского Союза. Как вы на это смотрите, не возражаете? Можно вас поздравить?
Я на это мог только ответить:
— Благодарю, товарищ Сталин. Далее Сталин продолжал:
— Представьте отличившихся командиров к наградам. У нас также есть соображения ввести новое воинское звание маршала бронетанковых войск. Каково ваше мнение на этот счет? Я ответил, что отношусь к этому положительно, и доложил:
— Позвольте представить к этому новому званию маршала бронетанковых войск Павла Алексеевича Ротмистрова. Он отличился в этой операции. Сталин сказал:
— Я — за. И думаю, что мы еще присвоим такое звание товарищу Федоренко, начальнику бронетанковых войск.
Как известно, Указы Верховного Совета не заставили себя ждать.
И. С. Конев. Записки командующего фронтом.
Наука, М., 1985. С. 108–109, 110, 128.
К. А. Мерецков, середина февраля 1944 года
В середине февраля 1944 года меня срочно вызвали в Ставку, причина вызова оказалась для меня неожиданной: Волховский фронт ликвидировался, его войска передавались Ленинградскому фронту, а я назначался командующим Карельским фронтом. Эта перемена меня не очень-то обрадовала. Я уже давно просился на западное направление. А теперь, когда наши войска стояли у границ Белоруссии, территория которой мне была хорошо знакома еще по довоенной службе, перевод на север казался мне нежелательным. Так я и сказал в Ставке. Но И. В. Сталин ответил примерно следующее: «Вы хорошо знаете и северное направление. К тому же приобрели опыт ведения наступательных операций в сложных условиях лесисто-болотистой местности. Вам и карты в руки, тем более, что еще в 1939–1940 годах, во время советско-финляндской войны, вы командовали армией на Выборгском направлении и прорывали линию Маннергейма. Назначать же на Карельский фронт другого человека, совсем не знающего особенностей этого театра военных действий и не имеющего опыта ведения боев в условиях Карелии и Заполярья, в настоящее время нецелесообразно, так как это связано с затяжкой организации разгрома врага. Всякому другому командующему пришлось бы переучиваться, на что ушло бы много времени. А его-то у нас как раз и нет».
Против таких доводов возражать было трудно.
К. А. Мерецков. На службе народу.
Политиздат,
