— Он хорошо знает русский и чувство юмора у него в порядке. Кроме того, они еще нескоро будут — до Клагенфурта езды минут сорок, обратно… И вообще из «Минимундуса» трудно уйти — я потом отпущу тебя с Алёшей, когда Димка ко мне немножко привыкнет. Я ходила часами — там все шедевры мирового зодчества, уменьшенные в двадцать пять раз. А железная дорога? Детям там сейчас безумно интересно — игрушечная, она постоянно в движении, действующая — паровозы, вагоны, мосты, светофоры, вокзалы, шлагбаумы… И миниатюрный порт с моделями судов — это нужно видеть, сейчас я зря трачу слова. Мне очень понравился Алексей, — вдруг резко сменила она тему, — еще в первый раз, в тот мой приезд. Но сейчас он… трудно объяснить — веселее, увереннее, спокойнее или вот — горделивее! — засмеялась она, — он ужасно гордится всеми вами. Вышагивает, поглядывает так…
— Как петух в курятнике, — довольно хмыкнула я.
— Пускай и так! — махнула она рукой, — он, конечно, не брутальный красавец, как Вадим, но есть в нем что-то большее — эта харизма мужская, необъяснимое притяжение. И голос удивительный — бархатная такая изюминка. Как и папа твой, и Джаухар — к таким мужчинам тянет, они зовут взглядом, в них виден Мужчина.
— Самец, ага, — согласилась я.
— Боже! Ксюша, я тут на восточном замесе вся — персидских поэтах, арабских сказках и музыке, танце живота еще… а ты со своей прозой, — смеялась мама.
— У нас с ним очень хорошая проза, мама, просто замечательная, — прозаично дожевав кусочек штруделя, ответила я: — Хотя я чуть все не испортила, как в свое время Марина.
— Ты про Димку?
— Да. Но вовремя опомнилась — жутко испугалась потерять Лёшку. А потеряла бы обязательно — не сразу может, но это было бы началом конца. Я ему не доверяла тогда полностью, просто не верила в него. Не верилось, что может быть вот так — вдруг и настолько хорошо. Он доказал, что может.
— А как там, кстати, Марина? — поинтересовалась мама, подсовывая мне еще одно произведение австрийского кулинарного искусства — сладкое суфле: — Это «зальцбургер ноккерльн»… фух! Надо же — первый раз выговорила. Я рассказывала уже? По количеству сладких блюд Австрии нет равных, куда там Востоку! Так что?
— Разожрусь опять — только в норму пришла, — не устояв, сунула я ложечку в белую пенку: — А Марина пока одна… или просто не делится. Рита хорошо перенесла операцию, Лёша купил ей механическое кресло на 8 Марта — приурочил, блин!
— Да уж… подарочек, — согласилась мама.
— А с другой стороны…
— … ерунда.
— Да. Я часто приглашаю их к нам, но Рита, наверное, не хочет лишний раз напрягать Лёшу, а Марина… — задумалась я.
— Марина…?
— Следы от шрамов остались — тонкими белыми ниточками, но она выписывает из Израиля специальную косметику. Работает в юридической фирме, но не у Вадима. И-и… есть у меня мысль: мы для нее напоминание о том отрезке жизни на Урале, о Сане. Ощущение — она закрыла за собой эту дверь, а я все ломлюсь в нее. Во всяком случае, затащить ее к нам — проблема и на пацанов наших она смотрит… немного странно. Жалеет?
— Не факт, не нужно выдумывать. Может, строит какие-то свои планы. Но то, что отдалилась и не откровенничает… может, ты и права — с дверью. А Саня как?
— Они уже вернули нам все наши вложения и даже с процентами, а мы отказались от доли в фирме. Им дешевле нанять бухгалтера и изредка консультироваться с юристом. Дальше — не знаю. Я больше не поддерживаю с ним связи. Сашка оказался — «мужик обыкновенный».
— Не спеши судить, — не согласилась мама, — то, что на него свалилось, не по возрасту и не по опыту. А у Вадима и Веры получилось? — опять резко сменила она тему. Спешила узнать все новости?
— Понятия не имею! Специально не интересовалась и не уточняла. Неловко, если там неудача. Если что — скажут потом сами, — поднялась я с плетеного кресла, оставляя на нем теплый плед. Заглянула в коляску — тепло укутанный Димка спал. Толстые щеки приятно розовели…
— Давай, наверное, в дом, я подмерзла — у вас тут не сентябрь, а целый октябрь.
— Сказывается близость ледника, — согласно поднялась за мной мама, — захвати тогда посуду, посидим еще за стеклом. Оставь его, пускай спит на свежем воздухе.
— Мам… не получилось один раз, выйдет второй — суррогатное материнство надежная штука. Я почему-то хочу, чтобы вышло, — замялась я.
— Хотела бы для Вадима? Почему?
— Чтобы ожил. Он… как примороженный. Выглядит отлично, даже поправился, а будто… Церемонно у них с Верой как-то, понимаешь? Вежливо, благостно… Может, глаза заблестят, если получится с ребенком? От нас с Лёшкой иногда искры летят во все стороны — в хорошем и плохом смысле. Но мне замечательно с ним, я чувствую себя живой! А Вадим… у меня давно прошли все обиды. И он сильно помог нам — родня Елены затеяла суды на основании того, что последние годы их брак был фиктивным. Такая нервотрепка… я специально не говорила тебе. Вадим помог, отстоял… Возможно — будущее приданое Янки, — хмыкнула я.
— Серьезные основания, — протянула мама, — а как тогда отстоял?
— Алексей хоронил ее, они официально не делили бюджет, он оплачивал ей квартиру, все эти годы был близок с ее семьей, пятнадцать лет жизни отдал их «Музыке»… много чего еще… Я не выспрашивала, не лезла — Лёшка и так кипел.
Этот разговор вернул назад во времени, чуточку расстроил и срочно захотелось увидеть Лёшку, Янку и Лёву. Хорошо, что приехали они почти сразу же, как мы ушли с террасы. А за ужином собралась вся семья — в просторном шале с высокой крышей, выстроенном в двух уровнях на горном склоне и в фахверковом стиле. С массивными балками на потолке, тяжелой резной мебелью, мозаичным верхом окон и огромным каменным камином с каминной полкой из половины старинного дубового бревна.
Но посуда на столе, к счастью, была самой простой — из матового стекла, обычной. Мама поделилась с нами:
— Когда мы только въехали сюда на постоянной основе, я тряслась тут… думаю и вы бы стали — дрезденский фарфор, хрустальное стекло… — покосилась она на тонко улыбающегося мужа, — а тут дети — вы переживали бы и за них, и за посуду. Так и оставим потом, да, родной? Мне так удобнее.
— Как скажешь, любимая, ты здесь хозяйка. Твое право, бай…йини…
Утром неожиданно приехал Адиль со своей женой — оказалось, они были совсем рядом — в Германии, решая какие-то вопросы. Общаться со светловолосой немкой у меня не было никакой возможности. Мы просто улыбались друг дружке и «мило» гримасничали, демонстрируя приятные эмоции. Ничего плохого я бы о ней не сказала — приятная, уважаемой профессии молодая женщина. Но языковой барьер! Подружиться нам было — не судьба, да и какая дружба на расстоянии? Зато очень быстро прониклись симпатией друг к другу Адиль и Алекс, как он его называл. Особенно явно демонстрировал свое доброе отношение Адиль.
— Леш, а о чем вы все говорите? Что он к тебе так проникся? — спросила я как-то, когда однажды, уже в сумерках мама отпустила нас прогуляться к озеру только вдвоем. Каменистая тропинка, кое-где подсыпанная мелким щебнем, виляя между редкими валунами, потихоньку приближаясь к темно-синей поверхности воды.
