на улучшение быта пожарных, и на развитие текстильной промышленности… Записал маму на Биржу труда и помер в страшных мучениях.
2. Кот в сапогах
Жил был кот — Васька Штопор. И такой это был превосходный кот, красавец собой, что ни в сказке сказать, ни пером описать.
Жил этот кот с Манькой Беленькой, ничего не делал — ел, спал и все время катался, как сыр в масле.
Только он однажды сказал и говорит Маньке:
— Чтой-то мне противно стало в американских штиблетах ходить, хочу, — говорит, — ходить в русских сапогах.
Заплакала чересчур Манька.
— Ох, — говорит, — котик ты мой превосходный! Где же я денег на этот случай возьму? Доходы у меня не ахти какие, вчерась едва на гражданский налог заработала. А которые гости, те не всякий день приходят и все рваные дензнаки подсунуть стараются.
Подумала она, подумала и решила обложить гостей пеней. Сказано — сделано. Обложила она гостей пеней и купила коту русские сапоги. Стал с тех пор кот ходить в сапогах.
3. Красная Шапочка
Жила-была Красная Шапочка и жил был эс-еренький волк[190]. Только однажды вылез эс-еренький волк из ямы и говорит:
— Погода нынче приятная, пойду погуляю — волков бояться — в лес не ходить!
Услышал это эс-еренький зайчик, побежал к Красной Шапочке.
— Слушай-ка, — говорит, — Красная Шапочка. Пойдет сейчас по этой тропке эс-еренький волк, так ты его тово, пощекоти малехонько.
Обрадовалась Красная Шапочка. Пошла по тропке и волка встретила. Испугался волк.
— Ох, — говорит, — Красная Шапочка, отчего, — говорит, — у тебя нос такой длинный, я боюся.
— А это, — говорит Красная Шапочка, — ничего, ты не бойся.
— А отчего, — говорит, — у тебя руки такие длинные?
— А это, чтоб тебя схватить.
Схватила она эс-еренького волка, а у него с перепугу и дух вон.
4. Петька Трепач
Жил-был на углу Невского Петька Трепач. Торговал китайскими. Ну а однажды подсчитал он свою выручку и говорит ребятам допапиросного возраста:
— Вот что, робя! Кто, — говорит, — нынче со мной хочет в шмендефер[191] сыграть, либо в макао?
Обрадовались ребята и говорят:
— Это мы хотим. Идем, что ли.
Пошли ребята в Балабинскую[192], номер сняли, как приезжие с угла Невского, и в картишки ударились. Ударились они в картишки, а Петька Трепач взял и обыграл всю братию.
И разбогател это ужасно как.
Переехал в Европейскую[193], живет роскошно — на трамваях катается, папиросы № 6 курит — вообще, мотовство и прихоти.
Только проходит три дня — растранжирил все денежки.
Ходит он по Европейской скучный, смотрит — кресло стоит.
— Что-ж, — думает Петька, — может оно, бесхозное.
Выкатил он кресло на улицу и торгует.
Вдруг буржуй идет.
— Буржуй, а буржуй! — говорит Петька. — Не купишь ли креслица? Чересчур превосходное, магическое кресло — от всех налогов освобождает.
Обрадовался буржуй. Стал торговаться с Петькой. Заплатил ему триллион рублей, взвалил кресло на спину и пошел себе.
А Петька разбогател снова. Женился. Я на свадьбе той был, самогонку пил. По усам текло, да вдруг нагрянула милиция.
— Эге, — сказала милиция, — это у вас чтой-то по усам текет? Не самогонка ли? Ежели самогонка, то с вас приходится.
Святочные рассказы
1913 год
Колокола гудели…
Графиня фон Пиксафон попудрила свои губы и кокетливо улыбнулась.
— Стук-стук! — раздался стук, и в дверь просунулась чья-то выхоленная борода.
— Войдите, — сказала графиня по-французски.
— Мерси, — сказала борода, входя.
Это была борода не кто иная, как барон Штепсель.
— Ах! — подумала графиня фон Пиксафон, падая без чувств.
— Осторожней падайте, графиня! — раздался чей-то голос из-под кровати.
Это был голос не кто иной, как Васька Хрящ, который хотел ограбить графиню, но, раскаявшись в своих преступлениях, он решил предаться в руки правосудия.
— Ах! — сказала графиня по-французски, падая без чувств.
— В чем дело? — воскликнул барон, наставляя на Ваську револьвер с пулями.
— Вяжите меня! — хрипло сказал Васька, зарыдав от счастья. И все трое обнялись, рыдая от счастья.
А там, вдали, за окном, плакал чей-то полузамерзший труп ребенка, прижимаясь к окну. Колокола гудели.
1915 год
В воздухе свистели пули и пулеметы. Был канун Рождества. Прапорщик Щербатый поправил на загорелой груди Георгиевский крест и вышел из землянки, икнув от холода.
— Холодно в окопах! — рассуждали между собой солдаты, кутаясь в противогазовые маски.
— Ребята! — сказал им прапорщик Щербатый дрогнувшим голосом. — Кто из вас в эту рождественскую ночь доползет до проволоки и обратно?
Молчание воцарилось в рядах серых героев. Прапорщик Щербатый поправил на груди Георгиевский крест и, икнув от холода, сказал:
— Тогда я доползу… Передайте моей невесте, что я погиб за веру, царя и отечество!
— Ура! — закричали солдаты, думая, что война кончилась миром.
Прапорщик Щербатый поправил Георгиевский крест и пополз по снегу, икая от холода. Вдали где-то ухал пулемет.
— Ура! — закричали серые герои, думая, что это везут им ужин.
1920 год
Приводные ремни шелестели.
Огромные машины мерно стучали мягкими частями, будто говоря: сегодня сочельник, сегодня елка…
— Никаких елок! — воскликнул Егор, вешая недоеденную колбасу на шестеренку.
— Никаких елок! — покорно стучали машины. — Никаких ельников!
В эту минуту вошла в помещение уборщица Дуня.
— Здравствуйте, — сказала она здоровым, в противовес аристократии, голосом, вешая свою косынку на шестеренку.
— Не оброните колбасу! — сказал Егор мужественным голосом.
— Что значит мне ваша колбаса, — сказала Дуня, — когда производство повысилось на тридцать процентов?
— На тридцать процентов? — воскликнул Егор в один голос.
— Да, — просто сказала Дуня. Их руки сблизились.
А вдали где-то шелестели приводные сыромятные ремни.
1923 год
Курс червонца повышался.
Нэпман Егор Нюшкин, торгующий шнурками и резинками, поселился вокруг елки, увешанной червонцами.
Огромное зало в три квадратные сажени по 12 рублей золотом по курсу дня за каждую сажень было начищено и сияло полотерами, нанятыми без биржи труда.
«Ага», — подумал фининспектор, постукивая.
— Войдите, — сказал торговец, влезая на елку, думая, что это стучит фининспектор, и не желая расстаться с червонцами.
— Здравствуйте, — сказал фининспектор, разувая галоши государственной резиновой фабрики «Треугольник» по пять с полтиной золотом за пару по курсу дня, купленной в ПЕПО[194] с двадцатипроцентной скидкой. — А где же хозяин?
— Я здеся, — сказал хозяин, покачиваясь на верхней ветке.
— Слазь оттеда! — сказал фининспектор, сморкаясь в чистую бумажку. — Я принес вам обратно деньги, переплаченные вами за прошлый месяц.
— Ну? — сказал нэпман Нюшкин, качаясь.
В этот момент хрупкое дерево, купленное из частных рук, не выдержало и упало, придавив своей тяжестью корыстолюбивого торговца.
Так наказываются жадность и религиозные предрассудки.
Вносите же подоходный
