Дома свекровь всю работу на себя берет – угощает гостей, размещает тех, кто остается, по комнатам. Я большую часть времени провожу наверху с малышом и сестрами.
– Артем сказал, что мы можем приезжать к вам, когда захотим, – тихо делится старшая из оставшихся в доме наших родителей – пятнадцатилетняя Даша. – Мама разрешила. Она его боится. Артем нас позвал, мама и пискнуть против не посмела. Даже когда зять уведомил, что только вечером назад привезет. Представляешь? Мы теперь сможем видеться.
– Я очень рада, – шепчу я, сдерживая слезы.
Этот поступок Чарушина трогает до глубины души. Ну и, кроме того, сильно радует то, что с девчонками связь восстановилась. Все-таки тревожно мне было, переживала за них.
– Тёма сказал… – продолжает самая младшая – Уля, машинально называя Артема так, как сегодня не раз слышала от нас. – Твой муж сказал, что если нам будет плохо дома, мы можем вообще к вам перебраться и жить здесь.
– А вам плохо?
Девочки пожимают плечами.
– Нормально, – выдыхает Оля. – Только скучно.
– Да… Скучновато, – соглашается Наташа.
– Можно мне подержать Кирюшу? – жмется мне под бок девятилетняя Стефа.
– Конечно, милая…
– И я хочу!
– Я тоже!
У меня попросту сжимается сердце. Сначала больно-больно, а миг спустя уже – сладко-сладко. Даю девочкам подержать сынишку, позволяю играть и помогать во всем, что делаю. А вечером, когда приходит мама Таня, все вместе купаем его. Только после этого Артем отвозит девочек домой.
Сытый Кирюшка быстро засыпает, а я ненадолго остаюсь одна.
В очередной раз благодарю Бога за мужа, за сына, за всю прекрасную семью Чарушиных. Молюсь за здоровье каждого из них и всех своих сестренок.
– Не спишь? – выдыхает с улыбкой возвратившийся Тёма.
– Тебя жду, – улыбаюсь с той же любовью, которую неизменно получаю от него.
– Устала же, наверное… – шепчет, когда обнимаю.
– Нет… Нормально все… Мне столько людей помогали, – на последней фразе тихонько смеюсь.
– Поспать все равно надо, – целует очень нежно.
– Надо, Тём.
И все же он увлекает меня к кроватке. Не размыкая объятий, вдвоем в нее заглядываем.
– Сын, – выдает весомо.
– Сын, – отражаю ласково я.
– Наконец-то он с нами.
– Наконец-то, Чарушин.
Еще крепче его обнимая, прижимаюсь лицом к шее. Закрывая глаза, впитываю тепло и вдыхаю запах.
Знаю, что с ним никогда больше не будет больно. Знаю, что любить будет до последнего дня существования нашего мира. Знаю, что еще не раз мы эту любовь приумножим.
И оставим после себя здоровых, красивых, свободных и самых счастливых детей. Потому что других у Чарушиных не получается. А я ведь теперь тоже одна из них. По статусу, по вероисповеданию, по жизненным ценностям – Чарушина. И ничто на свете с этих ориентиров сбить неспособно. Нет таких сил. Не существует в природе.
ЭПИЛОГ
– Круто у меня получилось, пап? Круто? – торжествует сын, расставляя руки, словно крылья.
Наши с Лизой крылья.
Счастливо смеюсь, пока шестилетний Кирюха делает победный круг по баскетбольной площадке на нашем заднем дворе. Уже второй год практически каждый день тут вдвоем гоняем.
– Почти трехочковый! Молодец, сын! Как же я тобой горжусь!!!
Распирает изнутри запредельно сильно. Любые его достижения во стократ важнее моих собственных. Наверное, это и является одной из несущих граней отцовства. Готов все свои силы, все свое время, все свои нереализованные, по каким бы то ни было причинам, амбиции вкладывать в рост и развитие детей.
При условии, что им это будет нужно, разумеется. На меня никогда не давили, и я в своей семье подобных методов воздействия не приемлю.
– Безмерно? – на последнем круге использует Кирюха наречие, которое чаще всего употребляет для усиления Лиза. – Безмерно мной гордишься?
– Безмерно!
– А я тобой!
За грудиной разливается жар. Это ли не лучшее, что можно услышать от своего ребенка? Если и вспоминать о своих личных достижениях, то только вот ради этого. Чтобы, как мой отец для меня, быть для своего сына примером.
– Мама не будет ругаться, если мы еще чуточку задержимся?
Ему всегда тяжело уходить с площадки, но я опять-таки стараюсь не заострять и в ультимативной форме не требовать.
– Проверять не будем, Кир, – выдыхаю со смехом.
Ветер подрывает с земли влагу и бросает ее парной волной мне в лицо. Казалось бы, сентябрь месяц, а еще духота собирается. Даже прошедший с утра дождь не спасает.
«Странное колебание воздушных масс…», – думаю я и машинально подхватываю Кирилла на руки.
Держу путь прямиком к дому.
– После обеда обязательно выйдем еще, сын, – обещаю я. И, как у нас заведено, четко озвучиваю дальнейший режим: – Сейчас покупаешься, поешь, поспишь, и сразу пойдем.
– Хорошо, – быстро соглашается с таким раскладом Кир.
Для него важно понимать, что и когда мы будем делать. Тогда и до капризов не доходит. Не то чтобы он хоть когда-нибудь нам конкретные истерики закатывал. Характер все-таки не тот. Чаще всего кажется, что он наравне с нами взрослый. Все осознает. Ответственность, в том числе. Но года в три случались ситуации, когда этот маленький человечек превращался в бога Грома и Молний. Вспоминаю сейчас Лизину оторопь при первом таком урагане, и пробивает на ржач.
– Да, родная, Чарушины бывают и такими, когда им что-то крайне сильно не подходит, – признал я тогда, едва удалось восстановить справедливость, после того как выяснили, чем именно мы задели Кирилла Артемовича.
Несу сына в ванную на первом этаже, жду, пока разденется, и помогаю смыть всю грязь, что нацепляли на улице. Вытирается Кирюха сам, я только с волосами выручаю. Промокаю полотенцем и собираю удлиненную макушку обратно в хвост.
– Ты будешь волноваться за меня на соревнованиях по карате? – спрашивает мелкий, как обычно, сосредотачивая на мне чересчур серьезный взгляд.
Всем взрослым фору даст. Даже прокурору Жоре.
– Нет смысла волноваться, – в тон ему отзываюсь я. – Помнишь, что я тебе рассказывал? Волнение мешает концентрации и ослабляет весь организм. Проигрыш – не катастрофа. Думать о нем наперед бессмысленно. Мы же, Чарушины, что?
– Верим в себя. Верим в Бога. Выходим и делаем свою работу, – выдает сын уже совсем другим замотивированным тоном.
Второе – это, конечно, влияние Лизы. Я не против. У них на этот счет свои разговоры. Только рад, если она может ему дать духовное развитие. Правда, Тоха порой перебивает эти тонкие вибрации своим буддизмом. Но, как смело отмечает моя Лиза, ни одна вера человеку помешать неспособна, только шире будет восприятие.
