нее была отличная квартира, но она продала ее, чтобы помочь Кристофу купить им с Каро собственное жилье и взяла скромную студию. В нее очевидно можно и нужно было заселить арендаторов, доход от которых помогал бы закрывать больничные счета Джудит. Однако Иви воздержалась от рационального решения. Лекс не спрашивал, почему: как она могла сдавать квартиру тети, когда та была еще жива? Оформить лицензию арендодателя означало бы окончательно признать, что Джудит уже не вернется домой.
Такая правда слишком страшная. Любая правда времени, разящая неизбежностью, страшная. И так уж вышло, что у Каро не было близкого человека, способного помочь ей принять такую правду.
«Любые отношения могут испортиться».
Услышав это в свое время, Лекс и не думал, что Иви подразумевает в том числе обстоятельства, независящие от участников этих отношений.
Он был с Каро повсюду. На ее вопрос, не надо ли ему на работу, Лекс сказал, что помимо полного счастья герра Обрта привез для «Грейси-Холла» три новых проекта, так что вполне мог попросить неделю отдыха. К тому же, он не был в отпуске несколько лет назад — с самого развода. Сам бог велел воспользоваться ситуацией.
Лоусен возил Каро: от бюро и адвокатской конторы до аэропорта, чтобы встретить Йохану Ланге. Мать Иви оказалась ухоженной и в некотором смысле породистой женщиной. Лекс с первого взгляда увидел, «в кого Каро такая». Иви обнаруживала генную идентичность с родительницей не только во внешности, но и в осознании самоценности своего труда. Разве что сильного немецкого акцента у Каро, в отличие от матери не было.
Когда за день до похорон Йоханна открыто предложила Каро переехать поближе к ней — Лекс затаил дыхание. Однако доброй душевной связи, какую мужчина приметил у Иви с Джудит, с матерью у нее не случилось. И слава богу.
— Пока не знаю, мам.
— Но тебя ведь здесь ничего не держит? Или вы...? — Йоханна поводила пальцем, поочередно указывая на Каро и Лоусена. Тот затаил дыхание пуще прежнего.
— Пожалуй. — Услышав, что Каро более не отрицает их связи, Лоусен облегченно выдохнул. — В любом случае, не уверена, что сейчас стоит принимать крутые решения. Надо немного времени.
Йохана с пониманием кивнула и пригласила Каро, Лекса и Барта — единственного знакомого друга дочери — в ресторан. Времени мало, объяснила Йоханна, потому стоит провести вместе хотя бы вечер.
— Когда ты улетаешь? — спросила Иви.
— Завтра.
— Завтра?! — Лекс заметил, что Каро впервые полноценно оживилась. — Но, завтра же похороны, мам!
— Вечером. — Йохана постаралась утешить дочь. — Каро, я сотрудник лаборатории. Меня никто не отпустит горевать в Америке неделю. Мне дали три дня.
Каро не осталось иного, как принять и это. Проклятое время. Оно всегда против нее!
— Спасибо, что прилетела, — совершенно бесцветно выдохнула Иви.
— Мне очень жаль, Каро, — Йоханна положила ладонь Иви поверх запястья и перешла на немецкий. — Очень жаль. — Ее темные глаза светились истым сочувствием, но Йоханна не знала, чем помочь.
Барт старался немного развеять обстановку, расспрашивая фрау Ланге о ее работе.
— У нас в гильдии есть один генетик, Мэйсон, но он занимается выведением газонной травы высокой схожести. А вы же работаете с вирусами, да?
Йохана старалась поддерживать разговор, но ничего путного не выходило. При каждой ее попытке ответить на вопрос, беседа стопорилась: сам Барт генетиком не был, и из того, что вещала фрау Ланге, не понимал ни слова. А той не особо-то и хотелось говорить о работе еще и здесь.
Следующий день стал самым непростым.
На похоронах оказалось неожиданно людно. Помимо Барта и Йоханы, приехавших поддержать Каро, здесь были доктор Далт и еще несколько взрослых мужчин и женщин. Как объяснила Каро — коллеги Джудит по академии искусств.
Лекс стоял рядом и держал за руку. И Каро хваталась за нее, как за соломинку в бесконтрольной пучине.
После поминального обеда — еще одного испытания для Иви — настало время везти фрау Ланге в аэропорт.
Лекс ожидал, что Каро попросит мать задержаться. Или пообещает приехать в скором времени. Или, на худой конец, скажет, что подумает над ее предложением. Однако Иви только обняла женщину и шепнула:
— Я люблю тебя, мам.
Йохана чуть отстранилась и погладила дочь по щеке.
— И я тебя, Каро.
Не так, как, наверное, принято. Не так, как, наверное, бывает обычно. Но это все же больше, чем пустота.
Наконец, Лекс довез Каро домой. Выжатая, она имела вид человека, которому ни в коем случае нельзя оставаться в одиночестве. За окном властвовала осень, а Каро будто не была в курсе! Если бы они с Йоханной не настояли сегодня, Иви бы даже не заметила, что выехала на кладбище в одной лишь черной блузке.
Лекс поднялся вместе с девушкой. Иви дежурно предложила ему располагаться. Показала комнату. Выдала свежее белье. Кажется, это последнее. У нее наверняка накопилась куча стирки.
Вскоре Каро сказала, что чайник закипел, но еды, увы нет. Только капуста и огурцы, если Лексу не стыдно объесть Джонсона. И еще немного печенья. Лоусен не успел заверить, что все в порядке, и не о чем беспокоиться. В конце концов, всегда существуют доставки.
Каро заперлась в ванной. Лекс подкрался на цыпочках, прислушался. Вроде, все нормально? Вернулся в зону кухни и заглянул в холодильник. Увы, в самом деле почти ничего. А есть все же хочется. Лоусен выпил воды и уселся на диван с телефоном в руке. Он страшно измотался за эти дни. И он, мягко сказать, уже не мальчик.
Перво-наперво открыл карту: есть поблизости круглосуточные магазины? Нашел парочку, но не то, чтобы близко. Туда, наверное, следует съездить с утра. А пока в самом деле лучше заказать еды на дом. Лекс принялся изучать варианты. Здесь — даже по виду почти ничего, кроме наггетсов и картошки фри. Там — отзывы не очень. Есть, конечно, места, откуда он часто заказывает, но он не знал, будет ли Каро есть то, к чему он привык.
Лоусен перебирал одно заведение за другим, пока его не прервал посторонний звук.
Джонсон? Снова этот «полтергейст, чья очередь двигать мебель»? Ей-богу, Каро уникальна хотя бы тем, что ни одна другая женщина до этого бы точно не додумалась. Лоусен прислушался: вроде тихо. Встал, прошел к террариуму с животным. Бедолага Джонсон, часто обвиняемый во всех грехах, не то, что не скребся — вообще признаков жизни не
