class="p1">— Верю. Но учение Храма…
Я даже глаза закатил — опять бредни местных ненормальных. Моя реакция задела Лекора. В обычной жизни он следовал образу отринувшего волю Храма неукоснительно (и был прав — очень неприятно стать отщепенцем среди изгоев), но тут натура взяла верх, и отставной Посвященный задумал меня обратить. При каждой нашей встречи островитянин, ласково улыбаясь, начал переводить разговор на теологические вопросы. Какое-то время я слушал, дивясь причудливости человеческих заблуждений, и пытаясь понять, из каких трактатов древних времен выведены такие умозаключения. Похоже, здешним Патриархам удалось придумать нечто новое: из правильного, в общем-то, утверждения, что источником магии являются живые существа, они делали странный вывод, что для сохранения равновесия в мире ворожба должна сопровождаться потерей кем-то жизни. При этом классические маги, управляющие потоками мировой энергии за счет внутреннего резерва, объявлялись разновидностью паразитов. Вопрос о Пустоши и проклятой земле вообще выпадал из рассмотрения. Более того, по некоторым оговоркам Лекора я начал подозревать, что Посвященные принимают за сущность вещей заключенную в них дикую магию, потому что ничего другого различить неспособны. То есть, стихия, потенциально губительная для всего живого воспринималась как сама жизнь, а если учесть, что в присутствии Разрушителя дикая магия иссякает, то для правоверного храмовника я должен был быть воплощением вселенского зла.
И Лекор теперь на меня так неприятно смотрит, со значением. А что, если сдаст? Из соображений всеобщего блага, естественно.
— Скажите честно, уважаемый, вы считаете, что с моим появлением жизни здесь стало меньше?
С места, где он сидел, была отлично видна тыквенная плеть, перевесившаяся через гребень стены — сочное зеленое пятно на фоне серого камня. Наблюдая за ее ростом, я почти поверил, что растение знает о существовании бассейна во дворе. Эдакий кошмар огородника — разумные овощи.
Почувствовав, что с теоретической точки зрения его позиция уязвима, Посвященный начал расхваливать то разумное мироустройство, которое поддерживает в своих владениях Храм. Тут мое терпение иссякло, а раздраженный Разрушитель — стихия, которая парой новых тыкв может не ограничиться. Лекору в лоб было заявлено, что у меня перед глазами имелся другой пример разумного мироустройства, а потому он со своим учением — отдыхает.
— Нет другого примера! — взвился островитянин.
— Есть, и вашим сородичам он известен. У меня дома от них ногами отмахаться не могут!
Лекор немного смутился:
— Я понимаю, что визит разрушителей…
— Причем тут ваши разрушители, уважаемый? Я говорю о куче мелких чернявых маньяков, которых воспитали где-то здесь, а потом на нас натравили.
С Лекора можно было писать портрет воплощенного прозрения.
— Так вот, для чего…
— Значит, было? — сердито прищурился я.
— Да, — сознался Посвященный. — Был у владыки Багриша такой проект. Откуда-то он взял невероятное количество одаренных, а потом они резко пропали.
— И ни у кого никаких вопросов?
— Патриархам не задают вопросы.
— Тогда какого Ракша вы задаете их мне?!
Лекор пожевал губами — имя грозного демона ничего ему не говорило.
Выгнал его, сославшись на необходимость отдохнуть перед рыбалкой.
Несколько дней было спокойно. В смысле, Посвященный перестал парить мне мозги, но и поток полезных сведений с его стороны прекратился. Я стал серьезно задумываться над тем, что делать дальше — оставаться на этом острове бессмысленно, союзников среди островитян у меня нет, а плыть зайцем на здешних галерах опасно (могут выкинуть за борт). Не украсть ли мне лодку? Я завел привычку забираться на крыши домов в верхней части склона и отслеживать направления, в которых уходили корабли: карты, нарисованные Лекором, были довольно грубыми, а единственной сушей, видимой с доступной мне части берега, являлась скала с маяком.
На третий день в душе Посвященного взяла верх другая страсть — любопытство. Лекор сам пришел в мою берлогу и принес подарки — куски засохшей лепешки и копченую с дымком рыбину. Я впустил его исключительно ради лепешки — очень хотелось вновь ощутить вкус хлеба. Сели, разлили воду по плошкам, размочили сухари. Островитянин хотел поговорить о дальних странах.
— Уважаемый, может, вам лучше сородичей расспросить?
— Соврут, — вздохнул Лекор. — Все, чем занимается владыка Багриш, окутано глубокой тайной. Слух о земле за океаном ходит давно — иногда корабли возвращаются из плавания, привозя странные предметы, травы, которые у нас не растут, или шкуры фантастических животных. Когда-то поговаривали о новой войне, но океанских кораблей слишком мало и большой армии на них не перевезешь.
Что к лучшему — мне, например, проблем с перевертышами за глаза хватило.
— И как там у вас живут? — приступил к расспросам Лекор.
Рассказывать чужаку о жизни в Арконате оказалось нелегко. Как описать слепому цвет зари, а не видевшему снега — ледяной холод? У нас есть маги, рабов, наоборот, нет, и приносить жертвы запрещено. «Лохи нажористей и бабы покрасивше» — мог добавить от себя Тень. Лекора такая краткость, естественно, не устраивала, и он дотошно разъяснял для себя разнообразные мелочи, вроде качества дорог, приблизительной величины крестьянского надела и типичного для рынка набора продуктов. Сначала я пытался удержаться в рамках того, что может быть известно перевертышам, а потом плюнул. Кому какое дело до высоты шокангийских коней в холке?
Во время этих разговоров взгляд островитянина становился отсутствующий и немного сонный, а голос наоборот, звучал необычайно твердо и без малейших запинок. В утлую лачугу без крыши и пола приходила тень истинного служителя Храма, грозного Посвященного, получившего свой статус неизвестно за какие, но, несомненно, кровавые, заслуги.
К концу второго вечера нашей беседы Лекор, вероятно, просто не сумел придумать новых вопросов.
— М-да, — резюмировал он. — Признаюсь, я… кхм… не ожидал… э-э… масштаба.
Взгляд у островитянина стал прежний (как у шального зайца), а речь — причудливой.
— Масштабов чего, уважаемый?
Лекор вздрогнул и встрепенулся.
— Чем вы занимались у себя на родине, Зазу?
— Учился на правителя. Ну, и воровал немного.
Островитянин чуть слышно усмехнулся.
— А когда выучились бы, стали воровать по многу?
— Мне теперь без разницы, чем заниматься. Я, можно сказать, божественное благословение во плоти.
— Только не здесь. Что бы вы знали: для Храма ваша сила — не секрет. В учении есть разделы, описывающие людей, идущих путем Тьмы. Я сразу отметил странные ощущения, которые возникают в вашем присутствии, и, когда понял, что вы не различаете иллюзий, то был уже почти уверен, что передо мною черный маг.
— Почему — черный? — по арконийской версии волшебства, черными магами считались создатели самотворящихся проклятий и любители жертвоприношений, то есть, признак для деления использовался скорее этический, а не цветовой. — Я видел, что у ваших магов сила — зеленая. И как их теперь
