Никто из них не был идеален. Отец – суровый человек, выросший в суровой среде. Второй – юноша с исковерканной психикой из-за жестокого обращения, с которым ему пришлось столкнуться в детстве.
Как и Джози.
Это озарение мягко нисходит на меня, обвевает, как летний ветерок. Узел внутри ослабляется, выпускает защитные шипы вокруг сердца. Может, и не надо выбирать между Диланом-злодеем и Диланом-героем, которого я любила. Может быть, он воплощение того и другого. Может быть, и Джози тоже воплощала – воплощает – и то, и другое. Одновременно героиня и злодейка.
Наверно, все мы такие.
Океан спокоен. И впервые за многие, многие недели в моей душе воцаряется покой. По поводу работы я еще ничего не решила. Но я устала латать людей, которые сами себя калечат. Может быть, вернусь к животным. Моей первой любовью были море, морские животные и рыбы, а они, видит бог, сейчас нуждаются в помощи. Я накопила много денег. Можно бы и еще чему-то поучиться.
Может быть.
В животе урчит. Я запрыгиваю в джип и еду к маме. Сквозь облака проглядывает солнце, и настроение у меня чуть-чуть поднимается. Может быть, мне просто нужно устроить себе продолжительный отдых в каком-нибудь солнечном уголке. Взбираясь по лестнице, я рассматриваю возможные варианты – Таити, Бали, Мальдивы.
Испания.
От одного этого слова все волоски на теле электризуются. Я останавливаюсь на лестнице, чтобы продышаться, упрятать по местам все то, что я вытащила наружу. Неужели я влюбилась в Хавьера?
Меньше чем за неделю? Абсурд.
Но тогда почему я так сильно по нему скучаю? Как будто звезды с неба посыпались. Ко всему прочему, общества Хавьера мне особенно не хватает. Ему я могла излить душу. С ним я могла быть самой собой.
Остаток лестницы я поднимаюсь быстро, рывком отворяю дверь и замираю на месте, тупо тараща глаза.
– Как вы здесь оказались?
– Сюрприз, – говорит мама.
– Сюрприз! – вторит ей Сара, кидаясь ко мне через комнату. – Мы все приехали к тебе!
Тело у нее крепкое, сбитое. Мои руки падают ей на спину. Я бесконечно рада видеть племянницу. Боюсь, что все мои эмоции лопнут по швам и повалятся на пол. Несколько раз я делаю глубокий вдох.
– Я ужасно рада вам.
Мари стоит рядом с мамой, Саймон чуть позади них. Лео старается изображать заинтересованность.
А посреди маминой гостиной, словно я его наколдовала, стоит Хавьер. Элегантный европеец. Нарядная бледно-лиловая сорочка в тонкую фиолетовую полоску, скроенные на заказ слаксы, стильные туфли, дорогой одеколон. Выглядит он сногсшибательно – олицетворение всего хорошего, что есть на свете.
– Hola, gatita, – с улыбкой приветствует он меня.
Я перевожу взгляд с одного гостя на другого.
– Не понимаю. Что…
– Дорогая, – произносит мама, – к тебе нагрянули гости.
Сара все еще льнет ко мне, и я крепче прижимаю ее к себе.
– Нагрянули? Но я…
– Мама волнуется за тебя, – объясняет Мари. – Она попросила нас приехать.
– Зачем? У меня все хорошо.
Саймон качает головой. Меня это удивляет, и я говорю:
– Я сейчас с пляжа. Серфингом занималась. Это запрещено?
– Мы все нагрянули к тебе с любовью, – добавляет Мари.
– С любовью? – Лава эмоций, которые я упорно гасила, начинает бурлить.
– Да, – отвечает Мари. Она подходит ко мне и по примеру дочери обнимает меня. От запаха ее волос, что окутывает меня, я испытываю головокружение. Потом и Саймон присоединяется, а следом – мама и Хавьер. И даже Лео, хотя, думаю, без всякой охоты. – Мы хотим, чтобы ты знала, – говорит моя сестра, – ты больше не одинока.
– Не понимаю, о чем ты. Я…
– Мы не уделяли тебе должного внимания, – перебивает меня мама. – Все мы, каждый по-своему: я, Джози, Дилан, твой отец.
– Но не я, – протестует Сара, теснее приникая ко мне.
– И не я, – низким голосом вторит ей Хавьер.
– Ты больше не одинока, – вставляет Саймон. – Мы все твоя семья, и ты можешь рассчитывать на нас.
– И на меня, – добавляет Сара.
И я больше не в состоянии сдерживать кипящую во мне бурю чувств. Взрываюсь, как Везувий. Все невыплаканные слезы, все скрываемые горести, ярость и сожаление начинают извергаться из меня, и вот я рыдаю, захлебываюсь слезами, как ребенок. А их руки гладят меня по голове, крепко обнимают, и голоса нашептывают:
– Поплачь. Мы с тобой.
Я так долго была одинока.
Мы с тобой.
Пока я реву, бедняга Лео сбегает на пляж. Наконец я успокаиваюсь, и мама ведет меня в ванную, где я принимаю душ, умываю покрасневшее лицо. После мы все садимся завтракать. У мамы всего два стула, поэтому мы усаживаемся на диван, держа на коленях тарелки с блинами. Джози/Мари устраивается рядом со мной.
– Это все ты, – говорю я сестре. – Ты все это спланировала, да?
– Разумеется, – улыбается она. – Это тебе, конечно, не торт «Носорог», но тоже неплохо.
У меня сдавливает горло.
– Гораздо лучше, чем торт.
– Эй, мы потратили на тот торт целых две банки обсыпки.
– Не спорю, – смеюсь я. – Но это все равно лучше.
– Я рада.
К нашей беседе присоединяется Саймон.
– Мари сказала тебе, что она разрешила великую тайну гибели Вероники Паркер?
– Не может быть! И кто ее убил?
– К сожалению, – тяжело вздыхает она, – все-таки Джордж. – Узнал, что у нее роман с краснодеревщиком и взбесился. Не думаю, что он хотел ее убить, но так уж вышло.
– И как ты это выяснила?
– Прочла в дневниках Хелен, – отвечает за жену Саймон. – Они были спрятаны среди огромной уймы журналов. Видимо, расстаться с ними она так и не решилась.
– Она тоже любила Джорджа, – продолжает Джози. – И слила ему, что его возлюбленная крутит роман с другим. Наверно, надеялась, что он с горя переключится на нее. А он убил Веронику, и Хелен его покрывала.
– Какая печальная история.
– Теперь понятно, почему она после, десятки лет, жила в том крошечном уголке.
Я киваю. В другом конце комнаты Хавьер внимательно слушает мою маму, но, словно почувствовав на себе мой взгляд, он поднимает на меня глаза. Едва заметно дергает головой в сторону двери. Я киваю.
– Прошу меня извинить.
Мы молча спускаемся по лестнице. Потом Хавьер останавливается.
– Сейчас разуюсь. По берегу удобнее гулять босиком.
Жду, пока он снимает свои дорогие туфли и носки, подворачивает штанины брюк. Его голые ступни, незагорелые и сильные, навевают воспоминания о горячей ванне в Окленде, о дне моего отъезда, когда он явился в мой номер босиком.
